делать? Этакому человеку! Нешто на Москве не знают, какова нынче Самара, что двадцать тыщ здесь сдержать – немыслимо? Знают. Дмитрий Михайлович лучше других. На худой конец, коли и правда хотел бы он заслон Заруцкому ставить, так послал бы братца своего в Казань заместо Одоевского. Там и сила поболе и крепость понадежнее. Вот то было б дело. Согласен? А тут что ж? Получается, он братца своего любимого на верную гибель послал? Мало верную, так еще и бестолковую, как бабья башка немытая. Тут я тебя, Федор Константиныч, по-твоему спрошу. Дураки они оба что ли? А? Не дураки. Ой, не дураки. Тогда пошто он сюды прибыл? А по то и прибыл. Все вычистит, все подберет до копеечки, а после братец его славоносный на стругах прибудет, сгрузят все добро наше, а городишко Заруцкому на потеху оставят. Аще сами красного петуха пустят для верности, дабы лихоимство свое замести. Так-то будет. Не сомневайтеся. Для того он и старшие дворы на разговор собирает. Для того и окладные книги затребовал. Считать станет, да страху на нас нагонять – благо есть за что ухватиться.
– Да уж, – тихим голосом, больше похожим на шепот согласился Андрей Иванович, с которого весь хмель слетел в одно мгновение, уступив место болезненному гулу в голове, настолько переполненной мыслями, что сосредоточиться на чем-то одном у него не получалось. – Мало бед нам было с войной этой проклятущей. Так вот нате вам. Еще один подарочек.
– Ладно, Андрей Иванович, не бухти, – прервал этот жалобный поток Хомутской. – Лучше думать давай. Нам теперь много думать придется.
– А чего тут думать-то?! – тут же выпалил в ответ Алампеев. – Коли так… коли он нам на пагибель прибыл, стало быть… Нам его раньше надобно, – Федор огромной ладонью хлопнул по столу и вдобавок изобразил, будто растирает убитое насекомое в пыль. – Покуда не успел он тут… Ну, того стало быть.
– Ох, Федор Константиныч ты и… – сокрушенно покачал головой Ковров. На язык просилось плохое обидное слово и пока Андрей Иванович подбирал ему замену, на помощь пришел Раздеришкин:
– Горяч не в меру, – с ехидной ухмылкой произнес он, но тут же стал серьезным. – С ним дети боярские, каждый – воробей стреляный, пороху нюхнувший таково, что тебе и не снилось. Да сверх того, три десятка холопов. Все при оружии – не чета твоим стрельцам. Да и много ли их за тобой пойдет на беззаконие такое?
– Но-но. – Хомутской поспешил перебить Рездеришкина. – Ты что, Аким Савельевич? Ты о каком злодействе толкуешь тут? Один брякнул, не подумавши, а ты уж, понимаешь… О душегубстве речи нет.
– Что ж взамен предлагаешь? – спросил Ковров, большим вышитым платком отирая шею, покрытую крупными каплями пота – в комнатенке было душно, да и разговор держал бывшего воеводу в напряжении.
– Эх, Андрей Иванович, самому бы знать, как верно сделать. – Хомутской опять принялся вертеть в руках наполненную кружку, к которой он до сих пор так и не прикоснулся. Потом вернул ее на место