деисты или еще какие-то исты,
просто я скорее хил и саппорт, чем артиллерия.
Мы ушли из кабака, мы нашли качели,
мокрая была от дождя земля.
Он сказал, что это не будет иметь значения,
если ему придется стрелять.
Что он выстрелит в меня, как в любого другого,
потому что мы по разные стороны баррикад,
потому что это закон войны; никакое слово
не порушит его, закон этот древен и свят.
«Если, конечно, – добавил он, – я смогу заставить себя стрелять».
Мы снова пили, до позднего, кажется, вечера,
обнимались и истину искали в вине.
Мы точно знали, что дружба – это все-таки вечное,
во всяком случае, пока мы не на войне.
«Это не мешает мне тебя напоить, – сказал он, – пока мы не
на войне».
Лучше бы война никогда не приходила ко мне.
Лучше бы мы умерли оба в то лето,
спокойно, во сне.
«Сколько нежности, сколько тревожности в этой весне…»
Сколько нежности, сколько тревожности в этой весне,
одуванчики, хвощ и шиповник, и пахнет сосна,
и не я, и не я по земле прохожу, как во сне,
не меня, не меня обнимает за плечи весна.
Голубой (бесконечно тревожный) и розовый (жизнь),
и цыпленково-желтый (как детство), и зелень (покой).
Не гляди же назад, ни за что, ни за что не держись,
уходи же за солнцем, и будешь вовеки живой.
И не я, и не я проходила по этим горам —
не упомню, когда. Было жарко, и солнце, и гром,
и белел, и светился за синей дорогою храм,
и живое, горячее дергало все под ребром.
Кто создал эту легкость, весну эту, эти цвета,
Кто нам дарит покой, когда мы, замерев на мосту,
смотрим в синюю воду, и это живая вода,
и уходим на берег другой, в темноту, в темноту.
«Мы думали, что живем в эпоху безволья…»
Мы думали, что живем в эпоху безволья,
что мы кто угодно – но никогда не солдаты.
Но потом наши братья взяли палки и колья
и вышли на автоматы.
Война выбирала нас. Мы были художники и поэты.
Мы не умели воевать, но быстро учились.
И нет у войны романтики, никакой романтики нету,
только ветра степного примесь
да горечь утрат. Мы стали злы и расколоты,
научились делать перевязки, вставать по тревоге,
и было сухое, безводное летнее золото,
и были истоптанные дороги.
И была дорога вперед – помалу, упрямо,
через снега, через жгучее злое солнце.
Эпоха выбрала нас. Не забывай меня, мама.
Я не знаю, кто вместо нас вернется.
«Над городами и селами пролетела благая весть…»
Над городами и селами пролетела благая весть:
Этой ночью господень ангел спустился с небес,
Осмотрелся и заявил: «Извините, люди,
Никакого хитрого плана нет и не будет.
Никого не накажут за недостаточность веры,
Каждый