и родились, со всеми своими хорошими и не очень чертами.
Да, никакой реки Склочь в Украине нет, это вымысел, как и другие географические названия в тексте. Вот байдарки «Таймень» в самом деле существуют, и автору немало довелось на них походить. Словом, многие технические подробности в тексте достоверны. Но, конечно, не все – иначе это была бы документальная книга, а не фантастика. Впрочем, я уже сам сомневаюсь, что там правда, а что вымысел.
Папенькин сынок
Едва я поднес трубку к уху, как из динамика ухнуло:
– Ромк, есть дело!
Ну вот, так всегда. В этом весь Витька – ни тебе «здрасьте», ни «как дела», ни даже традиционного «а можешь сейчас говорить?». А уж его манера представляться, вернее, не представляться… Вдруг у меня его номер не определяется?
– У кого? – невинно поинтересовался я.
– Что «у кого»?
Кажется, мне удалось сбить его с толку. Уже хлеб.
– У кого есть дело? – приятно все-таки иногда прикинуться идиотом, чем я и занимаюсь с большим удовольствием.
– Ну, у меня.
– Так это не новость.
– Чего не новость?
– Для меня не новость, что у тебя есть дело, – теперь я говорил противно-вежливым тоном, как препод, в пятый раз объясняющий тупому студиозусу закон Ома для участка цепи. – Ты ж у нас бизнесмен. А «бизнес» в переводе с так и не выученного тобой английского языка – «дело». Если у тебя до сих пор есть бизнес, стало быть, и дело есть. Значит, ты не прогорел. Мои поздравления. Я рад за тебя – по крайней мере, в этот исторический период.
– Да ну тя в баню.
– Спасибо, я там недавно был. Очень полезная процедура, зря не ходишь. Могу порекомендовать, куда именно.
– Короче, заходи, есть разговор и кое-что к разговору.
– Вот это другое дело. И другой бизнес.
Витька чем хорош? Его больше чем на пару минут не собьешь. И ежели ему чего от кого-нибудь надо, он не слезет. Тем же он и плох.
Ладно, работы все равно нету, а Витькин, с позволения сказать, офис от моего места приложения усилий лежит всего в паре остановок на древнем троллейбусе или более современной, хотя и более дорогой маршрутке.
Я глянул в окно. Солнышко сияет, лужи подсыхают, птички исступленно завывают. Можно прогулять часть рабочего дня и прогуляться, причем пешочком. Ибо слушать птичек приятнее, чем дребезг старых троллейбусных костей.
– Шеф, я выскочу на полчаса, – крикнул я, проходя мимо приоткрытой двери начальничьего кабинета.
– Знаю я твои полчаса, – беззлобно ответствовал шеф. – Ладно, иди уж.
А чего ему? Сам сидит, бездельем мается. Даже дураков по экрану гонять перестал – наигрался за две недели. А если вдруг (ну, случаются же чудеса) появится срочный заказ и нужно будет, задрав штаны, бежать к очередному клиенту и объяснять ему, как пользоваться нашей немудрящей софтиной, то всегда можно будет затянуть на моем горлышке тугую петлю вездесущей мобильной связи.
И я пошел, наслаждаясь пейзажем и стараясь не думать о том, что подобное безделье на рабочем месте сулит пустоту в кошельке. Хотя червячок и сосал потихоньку внутренности.
– Привет, Ромка!
На меня уставились хитрющие глаза поверх щегольской черной бородищи, буйной, но ухоженной, из-под краешков которой выглядывали румяные, просто-таки пышущие здоровьем Витькины щеки.
– И тебе здравствовать, пан украинец во втором поколении.
– Сам такой.
Обменялись рукопожатием.
Мы знакомы уже лет, наверное, тридцать. Еще наши родители дружили в глубоко советские времена. И Витькин папа в своем кругу интелей-вольнодумцев хвастался совершенно невероятным паспортом, полученным уж совсем неведомо какими правдами и неправдами. Для тех, кто помоложе, напомню – в советском «серпастом и молоткастом» присутствовала пресловутая пятая графа: «национальность». Так вот, в документе фигурировало «Сергей Исаакович Розенкнопп, украинец». Что служило основанием для невероятного количества баек и шуток. Розенкнопп-старший был личностью незаурядной, чрезвычайно языкастой и склонной шокировать окружающих интеллигентов (что, возможно, и уберегло его от обидного прозвища «Кнопка»). Мог выдать, например, за именинным столом:
– Ну, беру я это говно…
– Сережа… – укоризненно прерывала его какая-нибудь дама бальзаковского возраста, вся такая интеллигентная и утонченная, что спасу нет.
– Пардон, мадам, беру я эти фекальные массы…
Витька уродился в папашу – такой же неуемный, безбашенный и говорливый. А как бороду отпустил – стал ну просто копией предка, так что мне приходилось следить за собой, чтоб не назвать его «дядей Сережей». Детские воспоминания – они такие, привязчивые и прилипчивые.
Молодость Сергея Исааковича прошла «под солнцем сталинской конституции», так что большинство своих талантов он расточал на капустники, турпоходы,