даже непонятно сделалось, как он мог всерьез размышлять, говорила с ним лошадь или нет.
«Безумие, – подумал он. – Нельзя столько пить. Может, в гостинице подмешали в водку какую-то дрянь? Впрочем, совсем недавно я допускал, что на самом деле мертв и все происходящее суть загробное испытание души… Как, однако, скачут мысли. А ну скорей к Ариэлю. Там все выясним…»
Т. повернулся к лесу.
– Аксинья! – крикнул он. – Мне в гостиницу надо! Выходи!
– Не выйду, барин! – отозвалась Аксинья. – Вы топором зашибете.
– Да не трону я! Верно говорю!
– А чего топор взял?
Т. наморщился от идиотизма ситуации.
– Палец хотел рубить, – крикнул он. – Палец, не тебя!
– А зачем палец?
– От зла уберечься!
Аксинья некоторое время молчала – верно, думала.
– А че ты им делаешь, пальцем? – крикнула она наконец.
Т. почувствовал, что его лицо покрывается горячей краской стыда.
– Ты прямо как лошадь рассуждаешь! – крикнул он. – Дура!
– Чиво ж, – прокричала Аксинья в ответ, – мы Смольных институтов не кончали!
– Прекрати меня фраппировать!
– Будете ругать, еще дальше убегу, – раздался ответный крик.
Т. потерял терпение.
– Да выходи же, не бойся!
– Не, барин, сами езжайте, – отозвалась Аксинья. – Лучше я за телегой к гостинице приду, как у вас дурь пройдет.
Как ни погонял Т. лошадь, она плелась медленно и только после хорошего шлепка ненадолго переходила с шага на ленивую рысь. Каждый раз при этом она оглядывалась и пронзительно смотрела на него – словно намекая, что состоявшийся в лесу обмен мнениями о нравственных вопросах сделал неуместными и даже оскорбительными те перевозочно-гужевые отношения, в которые Т. назойливо пытается с ней вступить.
Впрочем, Т. было неловко и без этого.
«Оскорбил эту святую женщину, эту юную труженицу, – думал он, – плюнул ей в душу… Хотя непонятно, что именно ее так оттолкнуло. Совсем ведь не чувствую народной души, только притворяюсь. Нельзя так напиваться. До чего дошло – лошадь заговорила… И ведь не просто заговорила, она надо мной смеялась. И была совершенно права…»
– Конечно права, – сказала вдруг лошадь, оглядываясь. – Рубить палец, граф, это чистой воды кви про кво.
Т. похолодел.
«Вот, опять, – подумал он. – Сейчас отвернется и замолчит, как ни в чем не бывало…»
Но лошадь брела вперед, по-прежнему глядя на Т.
– Кви про кво? – переспросил Т. – Что это?
– Это когда одно принимают за другое, – ответила лошадь.
Никакой возможности считать разговор наваждением больше не осталось. Все происходило на самом деле.
– Признаться, я слаб в латыни, – сказал Т., стараясь сохранять самообладание. – В юности знал, а сейчас все забылось.
– «Кви» – это местоимение «кто», – объяснила лошадь, – а «кво» – его же архаическая форма, только в дательном падеже.
– Благодарю, – сказал Т. – Кажется, начинаю припоминать.
–