на пряжку брючного ремня… Тут вдали зазвонили ко всенощной, и он пришел в себя.
«Так ведь действительно до членовредительства дойдет», – подумал он и сильно, до крови укусил себя за губу.
Радужные тени исчезли. Он понял, что с топором в руке стоит перед телегой на пустой вечерней дороге – собственно, тут он и стоял секунду назад, но только теперь полностью вернулся в настоящее. Т. перевел глаза на лошадь. Она всем своим видом старалась показать, что совершенно здесь ни при чем. Т. укусил себя за губу еще раз, и стало ясно, что лошадь вообще ничего не старается показать, а просто тянется губами к пучку травы.
Т. приблизился к лошади, положил руку ей на шею и тихо, почти нежно сказал в ухо:
– Слушай меня внимательно, Фру-Фру, или как там тебя зовут. Если ты еще раз – слышишь, еще один только раз раскроешь сегодня пасть и скажешь что-нибудь на человеческом языке, я тебя выпрягу, сяду на тебя и поеду галопом. И погонять буду топором. А теперь пшла в город, к гостинице «Дворянская».
Лошадь нервно повела головой – но, на свое счастье, промолчала.
Т. залез в телегу и сильно хлестнул ее по крупу. Лошадь побежала вперед. Всю остальную дорогу она молчала, только несколько раз косила на Т. полным скрытого огня глазом, будто напоминая о чем-то важном. Каждый раз Т. внутренне напрягался, ожидая, что она заговорит, но лошадь отворачивалась и молча трусила дальше, презрительно и безразлично помахивая хвостом – как бы окончательно потеряв надежду, что пассажиру можно помочь в духовном плане.
Когда Т. добрался до гостиницы, было уже темно. Войдя в свой номер, он зажег лампу, сел в кресло перед камином и прошептал:
– Будем ждать встречи.
– Зачем же ждать, – раздался со стены вкрадчивый голос. – Я уже здесь. Добрый вечер, граф.
Т. поднял голову. С портрета на него благосклонно глядел курносый император Павел. Его рот округлился в зевке, и нарисованная рука, скользнув по полотну, деликатно прикрыла его ладонью.
IX
– Как вы могли? – горячо заговорил Т. – Зачем? Хотели меня унизить? Растоптать? Убейте лучше сразу. Ведь вам, я полагаю, это несложно.
На лице императора изобразилось изумление.
– Неужто все так мрачно? А что именно вызывает у вас такое отторжение?
– Вы еще спрашиваете? – воскликнул Т. – Впрочем, возможно, вы действительно не понимаете. Омерзительно все – плотский грех, пьянство, бредовые видения. Но самое невыносимое – это какая-то лубочная недостоверность происходящего, вульгарный и преувеличенный комизм. Словно меня заставляют играть в ярмарочном балагане мужикам на потеху…
– Вот оно что, – сказал Ариэль смущенно. – Я, признаться, еще не успел ознакомиться с последней главой.
– Не успели ознакомиться? О чем вы говорите? Это же ваша рукопись! Или у вас левая половина головы не ведает, что творит правая?
– Не все так просто, как вам кажется, – ответил Ариэль. – Вы ведь не знаете, как пишутся рукописи в двадцать первом веке.
– А что здесь могло измениться?
–