семечки грызут
Прислушиваются: Идут —
Не идут
Но тихо, ветер не шумит
И кошка банкой не гремит
Играя
И тут по улице бежит —
Видят бабы —
Охотник первый и кричит:
Везут! Везут!
Все бабы повыскакивали на улицу, а уж и возок раскатистый подкатил, все обступили его, смотрят с опаской, боятся ближе подойти. Охотник раскрасневшись, рассказывает: Ну, мы их сразу же за мелентьевским лесом приметили. Да они даже и не прятались, звери. Понятно, обложили, они на Ваську Фомина и на Толяна пошли, злые, загривок-то столбом стоит, у-у-у! гады! Ну, ничего, те как вдарили – обоих наповал. Вот.
К возку все медленно подходят
Как будто опасаются
Чего
Она меж всех, как в хороводе
Молельном
К возку все приближается
Ей кто-то шепчет: раз-два-три
Рогожку сдерни, посмотри
Что там
Сдергивает она рогожку, и все ахнули, назад отпрянули, губы у всех задрожали, кто-то выдохнул: Господи! – под рогожей на дне возка лежали они – двое молодых, девушка и юноша, муж ее. Белые, холодные, нетронутые, только по красному пятнышку, цветочку на груди у каждого, да легкая синева под носом, да чуть вздернутая верхняя губка над выглядывающим клыком у каждого. А-а-а! – вырвалось разом у всех, и она упала прямо на снег у возка
Она к возочку подступает
И чует холод адовый
Народ пред нею расступается
Народ ее угадывает
Как таковую
Она чуть отшатывается, оглядывается, закутывается теснее в платок, приближается, приближается, и падает в обморок прямо на снег у возка
Она к возочку подступает
Она рогожку поднимает
А там, а там, о, Господи —
Она, она, не понимает
Она, она, да, понимает
Нет, нет, она не понимает
Не понимает, не понимает
Нет, нет, она все понимает
Все понимает, понимает
И все же нет, не понимает
и не понимает, и не понимает
и все-все-все понимает
Не понимает, Господи!
А там холодные до остуди
Абсолютной
Лежат родные обнаженные
С одной кровинкой алою
Как кислотою обожженные
Она,