возможности прийти к власти легально, с полным соблюдением законной процедуры. Гвардейцы в любой момент с радостью повторили бы то, что исполнили в ночь с 8 (19) на 9 (20) ноября, ради возведения на престол своего подлинного кумира. Остерман, наверное, изумлялся тому, что они до сих пор не получили подобного приказа. И с облегчением вздыхал, ибо сознавал, что дочь Петра ему не простит низложения Бирона. Ведь теперь ей не избежать аналогичного штурма императорской резиденции. А кто стоял за предыдущим, цесаревна, безусловно, вычислила сразу и без труда. Сближением с Антоном Брауншвейгским Остерман фактически продекларировал, что отныне будущей императрице не враг, ни словом, ни делом помогать Анне Леопольдовне не станет.
Вообще-то, Андрей Иванович имел шанс заслужить полное прощение. Если бы убедил принцессу Брауншвейгскую не цепляться за власть, а проявить добрую волю и согласовать с тетушкой способ мирной передачи престола от Иоанна VI Елизавете I. Увы, генерал-адмирал не рискнул или не захотел обсудить с регентшей эту щекотливую тему. В итоге молодая женщина отыскала другого советчика, умного, но недальновидного – Михаила Гавриловича Головкина, преемника Остермана на посту вице-канцлера. Отечественная историография из принцессы Анны вылепила образ ленивой, неряшливой, наивной правительницы, ничего не предпринявшей для нейтрализации своей главной соперницы. Почти два века читателю внушали данный тезис, и вполне успешно. Иначе сейчас об Анне Леопольдовне мало кто отзывается. Между тем всезнающие критики сами не удосужились перечислить те меры, коими так опрометчиво пренебрегла правительница. Судя по контексту порой ироничных сентенций, это – арест Елизаветы Петровны или по крайней мере Лестока с выпытыванием у него показаний, нужных для громкого политического процесса. Никаких других альтернатив не приводится.
Давайте задумаемся, что случилось бы, распорядись Анна Леопольдовна об аресте цесаревны или хотя бы ее врача весной-летом 1741 г.? Боюсь, на закате того же дня под караулом очутилось бы все брауншвейгское семейство и министры немцы в придачу. Общественное мнение руками гвардии воспрепятствовало бы расправе с народной любимицей. Так что вариант с арестом совсем не годился, и регентша не питала иллюзий на сей счет, о чем свидетельствуют реляции Эдварда Финча, английского посланника. С ним консультировались о том и генерал-адмирал, и родители императора. К чему пришли? К идее достаточно здравой для лиц, не склонных к отречению: не суетиться, выжидать, не давая цесаревне поводов к возмущению. Авось она и не возжелает завладеть престолом…
Когда в августе 1741 г. стало ясно, что возжелает, Остерман многозначительно промолчал. Зато не испугался последствий вице-канцлер. Головкин верно обрисовал принцессе, как не допустить Елизавету к трону. Теоретически верно. А практически нет, ибо то, что осенью 1739 г. еще могло спасти партию двух Анн, к осени 1741 г. безнадежно опоздало. Михаил Гаврилович реанимировал мысль Остермана о формировании правительства