Петропавловской крепости, а оттуда – в застенок и на дыбу.
Увы, Елизавета Петровна недооценила народную ненависть к герцогу. За стремление соблюсти приличия, выдержать паузу прежде, чем обнародовать манифест о «ненадежном наследстве» Иоанна Антоновича, заплатить довелось дорого. «Крапленую» карту Остермана (в императоры рвется Бирон) надлежало крыть как можно скорее собственным козырем (императрицей станет Елизавета). Пусть неофициально, у кого-либо в салоне или в приватных беседах с рядом уважаемых в обществе персон Бирону не помешало бы пообещать по истечении месяца-двух вручить скипетр народной любимице. Причем без каких-либо личных преференций. Дуэт же предпочел ответить на опасный слух полунамеками. Цесаревна в личных апартаментах на видном месте водрузила большой портрет родного племянника – Карла-Петера-Ульриха Голштейн-Готторпского. Регент при свидетелях пригрозил Анне Леопольдовне, что при необходимости родителей императора отошлет в Германию и «выпишет в Россию» герцога Голштинского, то есть того же Карла-Петера-Ульриха. Полунамек очень тонкий. О том, что по тестаменту Екатерины I за племянником-протестантом второй в очереди на трон стоит православная тетя-цесаревна, сообразили, видно, единицы. У большинства общественности реверансы в адрес юного немецкого князя в лучшем случае вызвали недоумение.
Между тем Бирон, обжегшись на молоке, задул на воду. В конце октября в Тайной канцелярии томились, помимо явных заговорщиков – Пустошкина и Ханыкова, и многие из просто «несогласных» – Андрей Яковлев (да, тот самый, писавший под диктовку Бестужева, Трубецкого, Черкасского и Бреверна устав о регентстве), Петр Граммотин, адъютант принца Брауншвейгского, Михаил Семенов, секретарь Анны Леопольдовны, Иван Путятин, офицер-семеновец, Михаил Аргамаков, офицер-преображенец. Роптавших в пользу Елизаветы тоже забирали под караул. Но лишь затем, чтобы, слегка пожурив, быстро отпустить на волю. Необоснованные аресты в ближайшем окружении родителей царя возмущали всех, а супружескую пару, похоже, ввергли в отчаяние. И с отчаяния скорее всего Анна Леопольдовна одобрила экспромт Бурхарда Миниха, предложившего ей 8 (19) ноября ближайшей же ночью «освободить Россию… от тирании пагубного регентства».
Фельдмаршал, как обычно, не задумывался о последствиях своих импровизаций. По мнению Манштейна, на авантюру полководец решился от обиды на Бирона, не пожаловавшего соратнику чин генералиссимуса. Так или иначе вечером того же дня импульсивный герой Очакова и покоритель Крыма отужинал в покоях регента, после чего в Зимнем дворце сформировал из караула преображенцев отряд, который и повел по Миллионной улице назад, к Летнему саду. Летний дворец охраняли также преображенцы, нисколько не симпатизировавшие курляндцу. Тем не менее адъютант фельдмаршала, Манштейн, слукавил, объявив о приближении конвоя принцессы Анны, едущей к Бирону. Однополчане расступились, и отряд беспрепятственно проник в резиденцию регента, отыскал спальню