и до купчин,
Из хором и из сарая
Говорливые до края.
– Говорливых-то хватает,
Да не всяк так выплетает!
– Да уж, говорливые!
И уж тем счастливые,
Если слушатель найдётся.
Тут шарманка заведётся!
– Мне дак с ними интересней.
Говорок их льётся песней.
Я домой когда вертаюсь,
Воссоздать порой пытаюсь
Все словечки-загогули.
Нет, другие гули-гули!
– Разговор рясной, густой!
По-хорошему простой,
Но для форса замудрённый —
Хреном сдобренный, ядрёный!
Несмотря на ядрёность языка, настоящих матершинников на Посаде было мало. Тот же Кульбач в ссорах с бабкой иногда позволял себе ругнуться в сердцах, но крайне редко.
Как-то раз Кульбачиха, начавшая день излишне нервно и сердито, будто встала не с той ноги, срывала раздражение на всем подряд, что попадало под руку. У бабки ныла поясница, и она, морщась и охая, сердито громыхала кухонной утварью, пинком гоняя крутившегося под ногами кота, ожидающего своего завтрака. Вышедший в горницу Кульбач шутливо поприветствовал супругу.
Кульбач: С добрым утром, дорогая!
Э, Мур-Мурыча лягая,
Ты куды его пихаешь?
Чугунками громыхаешь
Как кузнец по наковальне!
Слышно аж в опочивальне.
Утро вроде ясное.
У тебя – ненастное,
Как мордаха, хмурое.
Всё бурчишь, бур-бурая?
Дальше последовала небольшая грызня, потихоньку переросшая в ссору. Переместившись на крылечко, Кульбачи продолжали упражняться в «красноречии». Бабка послала деда, куда мужчине традиционных сексуальных предпочтений отправляться оскорбительно. В ответ дед во всеуслышание заявил, что у него с Кульбачихиной матушкой были не только обычные отношения зятя с тёщей, но и более интимные. Всё эти подробности частной жизни Кульбачей были услышаны соседом Еросимом.
Еросим: Прекращайте материться!
Кульбачи так увлеклись ссорой, что даже не заметили, как в процессе взаимных обменов «любезностями» оказались во дворе.
Кульбач: То меня чихвостит жрица,
Возомнив себя святой.
Еросим: Ёлки-палки, лес густой!
В дом войдите, дверь прикройте,
А потом друг друга кройте.
У меня детишки тут,
Вмиг подхватят на лету.
Старики поняли, что несколько увлеклись и даже переусердствовали, нарушив общепринятый посадский этикет.
Кульбач: То старуха, паразитка!
Брань – Кульбачкина визитка!
Еросим: Я прошу вас по-соседски…
Кульбач: Всё, Ерось, великосветски
Будем дальше изъясняться.
Знаешь, милые бранятся…
Еросим: Разорались – мат на мате!
Не в тюремном ж каземате!
Кульбач: Я-то редко матерюсь.
Ну, бывает, разъярюсь,
Понужну весёлым матом,
Если места нет догматам.
Не безвинная овечка!
Прошмыгнёт как