подарил, то ли забыл, то ли намеренно за ненадобностью оставил у Кульбачей учебник философии, после чего дед периодически увлекался изучением сложных текстов, привлекая для чтения соседских девчонок, так как сам уже плохо различал буквы. Эта книга вызывала у Кульбачихи сильнейшие приступы раздражения в виду того, что была сложна для её понимания, а потому казалась бабке совершенно никчёмной.
Кульбачиха: Чё опять залопотал?
Снова книжицу читал?
Ох уж эта книжица!
Уж мозги – как жижица!
Кульбач: Книга – истины родник!
Мудрость черпаем из книг.
Кульбачиха: А от этой – только вред!
Кульбач: Вот вам истинный портрет
Беспросветной темноты.
Глупость, хоть украсть в цветы,
Не прибудет пышности.
Кульбачиха: В книге той излишности
Непонятного сплетенья.
Кульбач: Да, моё приобретенье,
Эта книга не про вас!
Тут амброзия, не квас!
Кульбачиха: Вон чему та книжка учит —
Всяку дурь растит и пучит!
Кульбач: И газета освещает:
Люд наш умственно нищает.
Лишь о брюхе интерес,
А с духовностью – вразрез!
Больше думок о еде,
О насущном, о нужде,
Но без мысли о высоком.
Пропитались алчным соком,
Как отравой, и не сдохли.
Разрослись вон, не засохли!
Да, вот так, забывши Бога,
Процветать взялась убого
Не словцо библейское,
А нутро лакейское.
Но душа нетленная.
То она вселенная
Необъятности великой,
То повиснет повиликой,
То спрессуется комком,
Заперев себя замком.
Потому – кругом нажим.
Мы душой не дорожим!
Кульбачихе не раз хотелось извести оставленную студентом книгу на растопку печи, либо ещё хуже – отнести в нужник, но мысль, что парнишка вернётся за своим учебником, останавливала старушку.
Кульбачиха: Ой, гляди-ка, книгочей!
Кульбач: «Правду Ярославичей»
Не читал, конечно, я.
Кульбачиха: Темнота кромешная!
Кульбач: Темнота ли, полумрак —
Твой не отличает зрак,
Хоть слепа не столь очами,
Сколь умишком и речами.
При кротячьей слепоте
Книги всякие не те,
Но сама без чтения
Требуешь почтения.
Пока студент квартировал у Кульбачей, дед даже успел освоить игру в шахматы, ухватив смысл и тактические задачи передвижения фигур, правда, после отъезда жильца ему не с кем было совершенствоваться, как шахматисту. Но с бо́льшим увлечением дед любил вести долгие пространные беседы, касающиеся любых вопросов, в том числе научных, и однажды они даже умудрились обсудить тему новомодной теории Дарвина о происхождении видов.
Странные рассуждения студента о научных изысканиях «Дармия» не только насмешили Кульбача,