тут мастера!
Все другие – мошкара!
Все вы похвалючие!
Солидный местный обыватель Покерий, старавшийся никогда ни с кем не ссориться по пустякам, высказывался до задушевности миролюбиво, но с неприкрытым умыслом.
Покерий: Ёжики колючие
И у нас встречаются.
Люди отличаются
Мастерством, но не хвальбой.
С оттопыренной губой
Может и дурак пройтись!
Нет заслуг – и не мостись!
А находившийся в это время в лавке полицейский пристав, строго оглядел заезжего мужичка и высказал свою мысль, да так веско – будто огласил приговор суда.
Пристав: От чужого униженья,
Своего, брат, положенья
Не возвысишь, сколь не тужься.
Ты делами обнаружься!
Покидая Посад, заезжий мужичок ещё долго ворчал, отвлекая ехавшую с ним жену от приятного воспоминания о здешнем базаре, торговых рядах и лавках.
Заезжий: Кто им дал задание
Тявкать в назидание?
Впрочем в Посаде имелась также своя знать, представленная мелким дворянством, зачастую почти разорившимся, но состоявшим на службе в земстве, в управе и в других уездных ведомствах. Их личности обсуждались не менее хлёстко, но, конечно, за глаза.
Моряк Коца, тоже известный борец за справедливость, в беседе с печником Кочу́бом настаивал, что дворянское сословие – не самая худшая часть населения.
Коца: Кто богат – не значит гад.
Только бес всегда рогат,
Таракан, сверчок, ухват.
Кочуб: Всяк, кто знатен, виноват.
Коца: Знать, а вслед купечество
Часто для отечества
Возводили, создавали,
Кровь на войнах проливали,
Деньги личные вклада́ли.
Кочуб: Прям о бедных и страдали!
Коца: Мож не так! Мож о душе!
Кочуб: Гребешок не нужен вше!
Думают о душеньке?
Ха, скорей о брюшеньке!
Свистуновка отблистала:
Крепостных у них не стало,
Сразу спесь уже не та,
Как в недавние лета.
Коца: Ты не с энтих, невзначай?
Человека отличай
По поступкам, не по роду.
Все мы одного народу!
Но и из разночинного сословия находились такие ловкачи, что продвинулись в карьере, а потому всячески равнялись на тех, кому такое положение доставалось по происхождению. Заносчивость не приветствовалась, и посадцы отзывались о всяком чванливом человеке как с ироничным неодобрением, так и с брезгливым неприятием.
– Тот, который при бумажке,
Заимеет вдруг замашки
Большего значения,
Свыше назначения.
Выбился из писарéй,
А как будто из царей!
У Кульбачей и на этот счёт не было