руды:
Из того же чугуна.
Жизнь и смерть у всех одна,
Кульбачиха: Все что ль одинаковы,
Как сапожки лаковы?
Жизнь у кажного своя,
Как тележья колея.
Кульбач: С одного все матерьяла.
Если гордость обуяла
Кой-кого, пущай гордится.
После – червь им насладится!
Было в Посаде и своё купечество, и тоже мелкое. А кроме того здесь же проживали выходцы из крестьян, не те, от которых пошёл Посад, а теперешние, что после «воли» по большей части подались в города в услужение. Посадский философ Кульбач смотрел на это без осуждения, но и без одобрения.
Кульбач: Наступила волюшка,
Не нужно и полюшко.
Побросали люди сошки
И запрыгали, как блошки.
И хотя жители считали себя истинными горожанами, во многих дворах, кроме лошади, водилась разная живность, и каждое утро городские улочки-переулочки оглашались петушиным пением да мычанием коров. То есть посадцы, при всём стремлении выглядеть коренными горожанами, никогда не забывали, что их давние предки были «аграриями». Кульбач и на этот счёт имел своё мнение.
Кульбач: Нам судьба не подкузьмила.
Хвост деревня защемила,
Город за уши схватил,
В люд посадский превратил.
Ремесло не вяжет руки!
Город ближе всё ж к науке —
Ей и наполняешься,
Умственно меняешься.
Свои дворы с небольшими садиками, да с двумя-тремя грядками посадцы патриархально называли на церковный лад подворьями. По субботам здесь топились бани, хотя городская баня тоже имелись, а раз в 3—4 дня некоторые хозяйки, или их кухарки, по-прежнему, как в стародавние времена, пекли хлеба, несмотря на то, что в булочной у Епихона всякой выпечки было предостаточно.
И ещё должна рассказать вам по секрету об одном достаточно известном, но не столь широко афишируемом занятии посадцев – это о самогоноварении. Водился за ними такой грешок, так как все они были людьми рачительными, домовитыми и предприимчивыми. Не на продажу, а исключительно для домашнего употребления на случай праздника либо семейного торжества замечательные посадские хозяюшки готовили лёгкие и приятные на вкус наливочки из того небольшого разнообразия даров собственного крошечного садика, где произрастали ягодные кустарники, да некоторые фруктовые деревья, распространённые в данной местности средней полосы России. Мужья этих прилежных матрон слыли не менее великолепными умельцами в приготовлении других, более забористых напитков, регулярно ставя бражку, а затем перегоняя её на крепчайший самогон. Дед Кульбач с соседом Еросимом частенько обсуждали это подпольное производство, снимая пробу с только что выгнанного первача.
Кульбач: Виноделье местное
И властям известное.
Мож оно и не законно,
Но заложено исконно.
Еросим: Дак у нас сама же власть
Покутить не против всласть.
Кульбач: Русские мы – не татары,
То есть из одной опары
При чинах