вниз на съёжившегося в страхе Сумарлиди пылающими адским пламенем глазами. Удар грома потряс плато Скагастренде до основания, так что вздрогнули горы, а низовики и тролли, заполнявшие его, в ужасе попадали на землю, зажимая уши руками. А Мотсогнир, исчадие самых мрачных глубин Нифльхейма, куда не забиралась даже чёрная Хель, простёр длань свою над головой Сумарлиди и коснулся ладонью его лба. И словно смахнули полог, с такой отчётливостью исландец увидел прошлое и будущее, далёкое и близкое, тайное и явное. Сумарлиди пошатнулся, как от удара, черты его лица исказились, а глаза вспыхнули неистовым огнём, будто позаимствованным у Мотсогнира. От острой боли он перегнулся пополам, сквозь стиснутые зубы раздался приглушённый стон. Но боль ушла, исчезла так же неожиданно, как и появилась, и исландец выпрямился.
– Теперь… я… знаю, – голосом, похожим но лязг металла, произнёс он, и Мотсогнир довольно улыбнулся.
– Ты получишь мою армию, альв, – уже нормально продолжил исландец, постепенно приходивший в себя. – Но поведу её я сам. Ибо мой враг, Гейр Ингард, находится сейчас там же, куда стремишься и ты – в Льесальвхейме. А значит, я тоже должен оказаться там.
– Меня это устраивает, – кивнул Мотсогнир. И Сумарлиди без трепета пожал его сухую и неожиданно горячую, почти обжигающую ладонь…
11. Синдри
Ингард вошёл в главный зал Синдри, ведомый ставшим вдруг торжественным Форсети. Вокруг было пусто, и каждый шаг порождал в грандиозной колоннаде, возносившейся в какую-то невероятную высь, долгое дробное эхо. Но, несмотря на это, норвежец всем своим существом ощущал, что за ними ведётся пристальное наблюдение. И Гейр шёл за спаконом, напряжённый, как тетива лука, оглядываясь по сторонам в поисках неведомой, но от этого ни чуть не менее грозной опасности. И всё же он прозевал момент появления перед ними человека, бесшумно выросшего, казалось, прямо из пола.
Впрочем, человека ли? Его лицо являло собой образец истинного совершенства, как будто его изваял поистине гениальный скульптор. Оно было по-настоящему красиво, но какой-то нечеловеческой, неземной красотой, слишком холодное и отстранённое, чтобы быть привлекательным. Губы альва – тонкие, чётко очерченные – казались чересчур жёсткими, даже жестокими, и норвежец не мог представить себе, чтобы они когда-нибудь улыбались.
– Добро пожаловать в Синдри, господа, – сказал между тем альв, слегка поклонившись. – Мой повелитель, Велунд, светлый король Льесальвхейма, ждёт вас.
Гейр содрогнулся, увидев его острые звериные клыки, при каждом слове выглядывавшие из-под верхней губы. Словно только что заметив его, альв наконец-то соизволил взглянуть прямо на Ингарда – и, не скрывая презрения, усмехнулся, продемонстрировав свои устрашающие клыки во всей их пугающей красе.
– Следуйте за мной, – едва ли не приказал он и, развернувшись, пошёл куда-то вглубь дворца. Форсети сделал знак Гейру не отставать и не задавать вопросов. И Гейр с радостью подчинился, слишком потрясённый, чтобы что-либо спрашивать, и всерьёз опасаясь