светильник философии в темные Архивы Истории. Робертсон сказал что если бы Вольтер потрудился указать на Источники своих сказаний то бы он, Робертсон, никогда не написал своей Истории
2-е Лемонте есть Гений 19-го столетия – прочти его Обозрение Царствования Людовика XIV и ты поставишь его выше Юма и Робертсона. Рабо де С-т Этьен – дрянь.
5 июля 1824.
Одесса.
Век романтизма не настал еще для Франции – Лавинь бьется в старых сетях Аристотеля – Он ученик Трагика Вольтера, а не природы
tous les recueils de poésies nouvelles dites Romantiques sont la honte de la littérature franèaise
Ламартин хорош в Наполеоне, в Умирающем поэте – вообще хорош какой то новой Гармонией
Никто более меня не любит прелестного André Chenie – Но он из Классиков Классик – от него так и песет древней Греческой поэзией.
Вспомни мое слово: первый Гений в Отечестве Расина и Буало – ударится в такую бешеную свободу, в такой литературный Карбонаризм – что что твои немцы – А покамест поэзии во Франции менее чем у нас
На обороте второго листа.
её Сиятельству Княгине Вере Федоровне Вяземской, в Одессе. – В доме Г-жи Давыдовой.
14.
Князь П. А. Вяземский сваей жене.
Остафьево. 29-го июня [1824 г.]. № 10.
Здравствуй, моя милая! Поздравляю тебя с тремя именинниками! Мы все здоровы! Вчера привез я детей от Четвертинского. Ты уже знаешь, что M-lle Goré нас оставила. Гейнемана ожидаю завтра. Я уже давно без твоего письма; но успокоиваюс тем, что слышал от Булгакова о перемешании чемоданов так, что петербургские письма присланы в Москву, а московские посланы в Петербург. Мне так хочется узнать, что решили вы для лечения детей, как выносите вы купания, есть ли уже приметная польза? Я надеюсь, что на этой неделе получу деньги, и всячески постараюсь выслать тебе в четверг, т.-е. 2-го июля, денег, а если к четвергу деньги мне еще выданы не будут, то по следующей почте в понедельник. Я привез вчера Четвертинским печальное известие о смерти Софии Нарышкиной; оно их очень огорчило, а в особенности же княгиню; она советует мужу съездить в Петербург к сестре; не знаю еще, на что решатся. Я в Москве обедал у канцлера; он велел тебе кланяться; глух по старому; едет в Нижний на ярмонку. Je désirerai, qu'il me prit pour un vaisseau et qu'il m'équipe – нужно ли тут t на конце? Я видел Бобринскую и Гагарину, которые очень о тебе расспрашивали. Мы были в Петровском у Алек[сея] Мих[айловича] Пушкина, который расшибся и дал прекрасный goыtй для помолвленных Горчаковой и Бобринского. Письмо будет доставлено тебе par M-r Catalani, которого[6] я нарочно просил заехать в Остафьево, чтобы дать тебе личные вести об нас; но, проклятый, приехал в шесть часов утра; меня разбудил, это – ничего! но беда в том, что дети спят, и не знаю, проснутся ли к отъезду его, потому что он очень спешит. Сегодняшний день проведем очень смиренно, хотя круглые качели и навешены на той стороне; но, право, мне что-то не до веселий. Хотели быть ко мне Четвертинские, – но, может быть, за горем своим не приедут, – а из Москвы Тимирязев и, может быть, Дмитрий Давыдов. Ты, пожалуй, гордиться будешь тем, что друзья мои только