родители были такими же маленькими и смешными, как она. Вот так за воскресенье пару сковородок семечек и сощёлкивали. Семечки – это такая зараза, от которой невозможно отвязаться, они лузгались до тех пор, пока не начинал болеть язык. После этого сестра брала веник и сметала всю шелуху, получалась кучка размером с муравейник. Затем собирала шелуху на совок и высыпала всё в печку.
Ещё приятные воспоминания, связанные с отцом, это когда он приезжал домой на своём «газончике». Людмила бежала к машине и просила отца покатать её. Иногда отец соглашался, но далеко не возил, до магазина и обратно. Она просила его хоть бы разок взять с собой на работу. У отца была веская причина отказать ей – в кабине с отцом весь день ездил экспедитор. Людмила мечтала: вырасту большой, буду работать экспедитором. Вот тогда накатаюсь в кабине досыта, даже по воскресеньям на работу ходить буду. Отец умер, когда она училась в третьем классе. Желудок у него болел, видно, еда всухомятку свела его в могилу раньше времени. И Людмила захотела стать врачом и вылечить всех больных, чтобы больше никто и никогда у неё не умер. Она воплощала свою мечту в жизнь, благо, живой материал был у неё под руками, тренировалась на своей кошке, делала ей уколы игрушечным шприцем. Палочка от мороженого служила скальпелем, которым она её оперировала. Кошка подвергалась принудительному лечению, живот её был перемазан зелёнкой, а шея и лапки были забинтованы шёлковыми лентами из косичек. Мать, глядя на забинтованную кошку, говорила:
– Едри твою мать, как это всё она выдерживает?
Людмила отвечала:
– Мама, я ей обезболивающее поставила.
Мать с Валентиной смеялись. А кошке в самом деле нравилось, как её лечат. Она спокойно переносила лечебные процедуры. С возрастом взгляды на жизнь поменялись, сменились и планы на будущее. Никогда Людмила не думала, что станет почтовым работником, но жизнь внесла свои коррективы, и теперь она принимала и отправляла посылки и бандероли.
Решение принято. Пора воплощать его в жизнь, и Людмила написала заявление на отпуск, на котором начальница, недоумевая, поставила резолюцию «Не возражаю». А потом спросила:
– Зачем сейчас? Могла бы летом пойти.
– Иду домой – брать Мишку на абордаж, – так она сказала своим коллегам на работе. Слово абордаж, пожалуй, было слишком громким, то, как это получилось, даже нельзя было назвать беседой или уговором.
Людмила, подходя к дому, увидела мужа на крыше, он сбрасывал снег. Увидев жену, Михаил хотел было спуститься ей навстречу: так у них уж было заведено, ели они всегда вместе. Нехитрый ужин приготавливался ещё в обед, но тут его Людмила придержала:
– Покидай снега ещё чуток, я пока котлеток пожарю. Ты с каким гарниром хочешь?
– Обычно ели то, что дают, в меню не заглядывали, а тут на тебе, всё, что пожелаешь.
– Да мне без разницы, хоть с картошкой, хоть с капустой, –