половинки, которые не могли договориться о том, кто главнее. Порой спор прерывался неврастеническим хохотом. Положение усугублялось тем, что всё это время между двумя половинками лежал заряженный револьвер.
Элиас не видел вокруг себя ничего, сосредоточенный на понимании слова «быть», и одновременно, казалось, видел всё, даже то, что делалось у него за спиной.
В довольно большой зале размещалось два десятка полированных столов. Среди них бегали слуги в синих куртках моряков. Часть помещения занимала панорама с лежащим на дне судном. Рядом с выступающим из стены носом корабля были разбросаны части рангоута, пушки и бочки. С потолка свисала рыболовная сеть, довершая картину морского дна. Однако основным в этой композиции был золотой якорь. Он сразу обращал на себя внимание, находясь в центре площадки.
Якорь был символом вечной стоянки, на которую попадали завсегдатаи таверны. Кор Барт, знакомый Элиаса, был шкипером, но свернул паруса и стал на прикол возле известного всем неудачникам пирса – стойки бара.
Он сидел в дальнем углу в компании двух молодых матросов: крепких рыжих парней и травил свои доходные байки.
В таверне царил полумрак, и только за столом, где играли в карты, было светло.
Напротив Элиаса за столом сидел капитан портовой таможни Генрих Глермон: лысый, с пышными бакенбардами, скрывающими щёки. Глаза капитана сходились у переносицы, и Элиасу казалось, что на него смотрит Циклоп.
Однако веселье побеждало страх. Элиас чувствовал себя идиотом, который с улыбкой заглядывает в ствол заряженной пушки. И виновато в этом чертово пойло Конгруэна!
Капитан играл в карты с молодым человеком похожим на лакированную туфлю. Волосы его были густо напомажены, подбородок мерцал, как столовое серебро, а костюм был из ткани, которая могла бы показаться засаленной, если б не очевидное: молодой человек был одет с иголочки.
Внезапно партнер Глермона сделал резкое движение головой, ознаменовавшее проигрыш, и в следующее мгновение был уже на ногах.
Взор капитана обратился к Элиасу. Он смотрел над головой, казалось, обдумывая возможность раскроить череп. В ответ у Элиаса возникла мысль: опередить капитана. Молодой человек очень удачно освободил стул по соседству с ним. Но вдруг губы капитана разомкнулись:
– Вы можете играть в долг.
Элиас съёжился, инстинкт самосохранения повис у него на плечах, но проклятая весёлость, царапаясь как кошка, которую стараются запихнуть в мешок, заставила сказать:
– Играю.
На столе перед капитаном лежала груда золотых гиней не совсем привычных в трактире, но у Дагонского таможенника может быть что угодно.
Столько денег Элиас мог бы получить, работая всю жизнь, разыскивая скандальные материалы о похождении подвыпивших актёров или известия о разводе, благодаря которому мадам N получила 200 000 фунтов и сошла с ума.
По крайней мере, теоретически это возможно, главный редактор Тербс ценил Элиаса, и ему не грозило оказаться на улице.
Пока журналист