На другом берегу они выехали на “Т-образный перекресток”, как его упрямо именовал Вайн, хотя этот термин никак не вязался с полной запущенностью места, крутой насыпью, обсаженной деревьями, нависшими кронами и густой травой. Инструкции Биб, если их так можно было назвать, предписывали повернуть здесь налево, а потом свернуть в первый же поворот направо. Это и был выезд из Помфрет-Монакорума на короткую дорогу в Танкред-Хаус.
Внезапно показался лес. Придорожные посадки расступились, и высокая темно-сизая стена леса встала впереди. Еще полмили – и лес уже окружил их со всех сторон, там, где глубокий желоб проселка выводил на дорогу к поместью и стояла доска с надписью: “Только для жителей Танкред-Хауса. Сквозного проезда нет. Две мили”.
Вексфорд сказал:
– Как останется миля, я выйду и дальше пойду пешком.
– Хорошо. Они должны были знать эти места, если проехали здесь.
– Они знали. По крайней мере, один из них.
Он выбрал удачный момент, чтобы выбраться из машины – показалось солнце. Лес не зазеленеет еще по меньшей мере месяц. Пока не закурилась даже зеленая дымка в посадках по краям грунтовой дороги. Деревья были насыщенного светло-коричневого цвета, кора на ветвях искрилась и золотилась, а почки отливали горячей медью. День стоял холодный и сухой. На исходе прошедшей ночи небо разъяснилось, и выпал иней. Он уже растаял – ни одной серебряной нитки не осталось, – но холод разливался в спокойном прозрачном воздухе. Небо в просветах между деревьями и над косматыми и ажурными верхушками леса было светлое, нежно-голубое, бледное, почти белое.
Из интервью Вин Карвер Вексфорд кое-что узнал об этих лесах. Когда они посажены: какие участки – в тридцатые, какие, тогда только подновленные, существовали и раньше. Древние дубы и одинокие каштаны с круто выгнутыми сучьями в клейких почках возвышались над ровной порослью меньших деревьев, с аккуратными, будто постриженными округлыми кронами. В этих Вексфорд узнал грабы. На стволе одного он заметил металлическую табличку. Так и есть, граб обыкновенный, Carpinus betulus. Немного дальше по дороге начались деревья повыше, стройные, изящные. Рябина, прочитал он, Sorbus aucuparia. Узнавать деревья, на которых нет листьев, – упражнение для специалиста.
Рябины уступили место насаждениям норвежского клена (Acer platanoides), чья кора – как панцирь крокодила. Хвойных здесь не было вовсе: ни сосна, ни ель не темнели зеленым пятном в сквожении голых ветвей. Самое красивое место здешнего лиственного леса – рукотворного, но повторяющего природу, четко спланированного, но с природной элегантностью. Валежник здесь не убирали, и упавшие деревья обрастали яркими грибами: гирляндами, гребешками, шишками желтого и бронзового цвета. Не упавшие мертвые деревья, белесые от старости, давали приют совам и охотничьи угодья дятлам.
Вексфорд шагал, ожидая, что любой поворот узкой дорожки выведет его прямо к восточному крылу дома. Но за каждым изгибом дороги продолжался лес: взрослые деревья, молодая поросль, валежник, кустарник. Вверх по стволу дуба метнулась серебристо-бурая с серым белка, скакнула с ветки на ветку и длинным прыжком перелетела на соседний бук.