что по ночам не так жарко…
В иллюминаторе не наблюдалось ничего интересного, таращиться в полумрак на черные провода и железки было тоже бессмысленно, поэтому я закрыл глаза. Петька, конечно, молодец, он понимает, что в сложившейся обстановке молчание действует на нервную систему удручающе. Но, с другой стороны, в рассказах друга детства было так мало смысла, что кто-то внутри меня потянул на себя ползунок микшера, звук стал убавляться, а потом и вовсе утих…
…На самом краю волнореза стоял кучерявый, смуглый, хитро улыбающийся Пушкин. Серые шорты с вертикальными карманами и эмблемой «AIR FRANCE» были ему немного великоваты, их широкие штанины спускались до средины коленных чашечек. Зато футболка, светло-сиреневая, с короткими рукавчиками, сидела как влитая. Экипировку завершали пляжные шлепанцы.
Я пытался выбраться на край волнореза из бушующего моря. Каждый раз, когда волна поднимала меня вверх, видны были брошенные поодаль фрак, манишка и панталоны великого русского поэта.
Пушкин присел на корточки, и я, надеясь на его помощь, вытянул руку как можно дальше. Но вместо того, чтоб протянуть свою и ухватить меня за растопыренные пальцы, он ласково спросил:
– С… шь, когда страшно?
– Александр Сергеевич! – возмутился я. – Как вы можете?
– Мы все могём, – добродушно отвечал Пушкин. – Чай, не англичане, это у них строго, а нам все можно.
– Дай руку! – потребовал я.
– А почему так грубо? – он перестал улыбаться. – Хамить не надо, не люблю.
– Так все же можно! – напомнил я.
– Это кому как.
Он сбросил шлепанцы, неспешно уселся рядом с ними на самом краю и спустил ослепительно белые ступни в бушующее море. Стон блаженства вырвался из его обтянутой сиреневой футболкой груди. Я пытался уцепиться за одну из возникших перед глазами лодыжек, но Пушкин отстранил ногу и погрозил пальцем.
– Но-но, не балуй, – сказал он строго, хотя и без злости. – Пока правду не скажешь, из моря не выпущу. Так что думай, землячок. Да и мне мыслишка пришла, сюжетец забрезжил, начало проклюнулось… Ну-ка, оцени. – Он начал декламировать, размахивая правой рукой:
– Жили-были старик со старухой у самого синего моря…
Пушкин помолчал, отыскивая, видимо, продолжение.
– Старик ловил неводом рыбу, старуха пряла свою пряжу, – без долгих раздумий подсказал я.
– Ну, ты даешь! – изумился он. – Почти как я. Молодец! Я ж говорю: мы все могём. Нам бы врать перестать – хотя бы самим себе…
Тут подошел Веня, молча выдернул меня из моря, после этого мне пришлось немного попрыгать, чтоб вытряхнуть воду из ушей. Когда вода вытряхнулась, я спросил Пушкина:
– Александр Сергеевич, хотите, фокус покажу?
– Валяй! – великодушно разрешил он.
Тогда я повернулся к Вене и сказал заветную фразу:
– Понимаешь, дружище…
Веня послушно достал из-за пазухи не менее заветный