долей смущения свой первый визит, она ожидала, что парк больницы при свете дня будет более приветливым. Но усталое августовское солнце на излете лета окутывало сосны странной парализующей дымкой, и монотонный путь казался бесконечным, пока впереди из-за поворота не замаячил, наконец, старинный корпус больницы. На скамейке у сухого фонтана дремали две старушки.
Холл первого этажа пустовал, и на окне вахтерши, несмотря на приемные часы, были задернуты занавески. Лена поднялась на третий этаж. Из-за приоткрытой двери триста восьмой палаты раздавался знакомый храп. Лена заглянула внутрь.
Анина койка была безупречно застелена, как в пионерском лагере. Старушка в кровати напротив дернулась во сне и громко хрюкнула. Лена поспешно отступила в коридор и направилась дальше в глубь отделения.
У правой стены ей встретилась невысокая этажерка, набитая книгами, – по всей вероятности, оставшимися в наследство от выписанных и невыписанных пациентов. Лена остановилась и привычно пробежала глазами по корешкам. В самом углу одной из нижних полок стояло потрепанное дореволюционное издание Метафизики нравов Канта. Лена достала книгу, смахнула пыль с верхнего обреза, на котором еще сохранялись следы серебристой краски, и засунула ветхий, но приятный на ощупь томик в полиэтиленовый пакет поверх принесенного для Ледышки винограда, пообещав себе, что вернет в следующий визит.
Пройдя вдоль ряда закрытых палат, она дошла до небольшого помещения, вся наружная стена которого, полностью застекленная, была завешена изнутри плотными жалюзи. На двери висела табличка: «Старшая медсестра».
Лена постучала и, не получив ответа, приоткрыла дверь. Внутри у окна стоял письменный стол, не слишком отличавшийся от ее собственного офисного. Вдоль стен, однако, теснились старые белые металлические шкафы и медицинские столики с многочисленными инструментами, от которых, как обычно в таких местах, взгляд поспешно отталкивался, тускнел, сожалел об увиденном.
У правой стены стояла короткая узкая банкетка, на которой, поджав ноги в розовых полуботинках, лежала лицом к стене женщина в белом халате и накрахмаленном чепце. Ее дыхание, тихое, но отчетливое, было безупречно ровным.
Лена бегом спустилась на первый этаж и забарабанила костяшкой пальца в стекло справочной. Занавески оставались упрямо задернутыми.
Лена в панике обвела глазами холл. В нише под лестницей на кособоком стуле сидел охранник, закинув голову назад и упираясь затылком в стену.
Лена выбежала на улицу. Одна из старушек на скамейке приоткрыла мутный глаз.
– Почему все спят? – лихорадочно спросила Лена.
– Тихий час, – пробормотала старушка и опустила голову на плечо подруги.
Лена впервые почувствовала то, что многие чувствовали до нее и в менее странных обстоятельствах: Измайлово удушает. Она прошла аллею парка быстрым шагом, стараясь не искать взглядом место, где спала Ивонна. В метро она открыла Канта, и через страницу на нее тоже навалился сон.