увлечение ли то, или призвание. Первые снимки он делал ещё дедовским "ФЭД"-ом, потом "Сменой", и два года подряд становился призёром фотографических конкурсов, а когда на шестнадцатилетие отец подарил ему "Зенит", всё его существование словно бы сосредоточилось в кадре. Начавшаяся в стране перестройка и связанные с ней процессы тут же востребовали его способности. Именно ему принадлежал тот знаменитый, облетевший все информационные агентства мира, снимок, из разрушенного землетрясением Спитака, где на фоне аккуратно разрезанного пятиэтажного дома старуха-армянка, пробираясь среди обломков, в числе прочего скарба бережно несла репродукцию картины Брюллова "Последний день Помпеи" в роскошной раме.
Универсальность, так сказать, жанровая, дополнялась широтой гражданского кругозора. Будучи прежде всего художником, тем не менее он не гнушался и репортажного ремесла: не раз непоседливый нрав возносил его на дымящиеся распрей Балканы, однажды привёл в Чечню, где он едва не сгорел в подбитом вертолете.
К своим сорока в своих личных делах он не был связан ничем и никем, избавлен от каких бы то ни было обязательств, да никто и не требовал их от него. Был он ловок, обладал хорошей реакцией охотника, что и подразумевала его профессия, и, не смотря на беспокойную жизнь, выглядел несколько моложе своих лет.
В середине девяностых, когда цены на московскую недвижимость ещё позволяли людям его достатка относиться к ней всерьёз, он купил небольшую, около пятидесяти квадратных метров, квартиру-студию в переулке у станции метро "Чистые пруды". Квартирка о трёх окнах под самой крышей семиэтажного дореволюционного дома и впрямь была мила. Из одного был виден тяжело вползающий к Рождественскому Сретенский бульвар, другое выходило в серый, но сухой колодец двора, напоминавший то ли испанские патио, то ли декорацию к сериалу "Ментовские войны". С годами очарование "чистопрудством" стало проходить; шум бульваров уже не поддерживал то ощущение причастности к большой, неутихающей, никогда не кончающейся жизни, которое, возможно, людям, в которых присутствует творческая жилка, служит не столько источником вдохновения, сколько завуалированным залогом от смерти.
В середине двухтысячных годов Михаил впервые ощутил усталость от жизни. Поездки больше не манили его ни приключениями, не возбуждали воображение и не щекотали нервы непредвиденными опасностями. Он стал сотрудничать с Media-Corp – агентством, обслуживающим корпоративных клиентов, и когда их представители, узнавая, что он охотник, предлагали сходить на кабана или на лося, он с некоторых пор вежливо уклонялся.
Только дважды в своей профессиональной жизни Михаил снизошёл до съёмок на свадьбе – первый раз это случилось в 1989 году, когда он ещё учился на факультете журналистики в Московском университете и стажировался в знаменитом журнале "Крестьянка". Второй был нынешний. Шурин его, преуспевающий архитектор Иван Болотников был близким другом жениха, и буквально уломал Михаила, которому в такой ситуации оказалось гораздо проще сделать,