носились ласточки. Солнечный полумрак пах мазутом. Здесь в прохладе отдыхали локомотивы. На перилах галереи второго этажа висел лозунг: "Россия – великая железнодорожная держава".
– Приятные они тут, – заметил Гриша, выуживая из стакана с компотом дольки варёных яблок. – Вообще железнодорожники – особый народ. Генофонд нации. Спокойные, серьёзные, – специалисты, одним словом. Кругозор есть, географию знают. А то я тут работал в одном журнале, – улыбнулся он, – так там главный редактор не знал, в какой стороне Тула находится.
Все дела были переделаны, и Михаил с Гришей пошли пройтись по городу. Тротуары, обсаженные берёзами и остриженными ершистыми липами, жёлтые с коричневыми рамами окна присутственных мест, уездная архитектура с пилястрами, белоснежный собор с портиком, с овальными бирюзовыми куполами, гулкая прохладная его внутренность, стёртые до ям каменные напольные плиты, – всё это совсем не было похоже на Сараи. Казалось, именно в таком городке разворачивалось действие повести Ивана Шмелёва "Моя любовь", столь мастерски переведённая Александром Петровым в формы анимации.
В небольшом сквере недалеко от собора из травы вырастал памятный камень с надписью: "Товарищи, спите спокойно. Над вашими могилами клянемся довести до конца дело освобождения трудового народа. В.Лотикову, Н.Евдокимову и другим героям, павшим от контрреволюционной руки. 1918–1920".
Поблуждав по городку, Михаил с Гришей оказались на центральной улице около тента, под которым были устроены столы и разливалось в пластиковые стаканы пиво, слава о котором ещё во время проклятого царизма далеко перешагнула границы уезда.
Солнце пекло неимоверно, прохлада манила, а ещё больше манило кафе под тентом. Кафе разместилось удачно – проходящий народ неизменно соблазнялся и усаживался на лакированные сосновые лавки, время от времени подъезжала "Газель", и молодцы в шортах и тапочках на босу ногу забирали пустые пивные кеги и сгружали полные. Гриша, заложив правую руку в карман и прижимая папку к бедру, разглядывал эту заманчивую жизнь, как ребёнок ярмарочных сахарных лошадок.
– Зайдём, – не выдержал наконец он.
– Мне ж ехать, – напомнил Михаил.
– Ну да, ну да, – как-то озабоченно согласился Гриша, и плечи его опять передернулись. – А я хлебну, хлебну искрометного.
– Есть "Моршанское", есть "Купеческое", – продавщица назвала свой товар с чинной гордостью.
– О, – весело откликнулся Гриша, – наш уровень.
Он попросил было налить один стакан, но потом взял сразу два. "Чего уж", – бросил он Михаилу, который спросил бутылку лимонада.
Раскалённая улица из-под тента смотрелась совсем иначе. Будничные хлопоты прохожих усугубляли довольство посетителей.
– Другое дело, – молвил Гриша и перевёл взгляд с одного стакана на другой, в раздумье, с какого начать, но было заметно, что его не на шутку заботит что-то другое. Не дожидаясь, пока сойдёт пена, он отпил несколько глотков, вытер губы тыльной стороной руки, на которой болтались часы, навалился