Кто ж на огонь людей бросает? А этот, как его, самолёт-то новый.
– "Супер-Джет", – подсказал Михаил.
– Во. Людей лопатами собирали. Наши лапти везде опозорятся. Я как услышала – три дня не могла опомниться. Что творится на белом свете – просто кошмар.
Павлуша начал службу в 7-ом флотском экипаже, ходил на "Бакане" к Шпицбергену, а спустя полтора года был зачислен на достраивавшийся крейсер "Громобой", с которым и ушёл на Дальний Восток. С похода из мест стоянок посылал матери и брату открытки, и целая коллекция этих открыток с видами Либавы, Неаполя, Александрии, Порт-Саида, Сингапура, Гон-Конга хранилась у Сергея Леонидовича. "Жизнь у нас идёт крайне однообразно, – писал он, – эскадра обречена гнить в Порт-Артуре: да будет проклят тот день и час, когда мы заняли эту трущобу. Единственным светлым пятном в нашем безотрадном существовании была отлучка из Артура: две недели мы простояли в Мозампо. Вообще, если хотите следить за моим плаванием, купите карту Кореи и Японии в крупном масштабе и обратите внимание на порты: Фузан, Гензан, Мозампо, Чемульпо и Мокпо, из японских портов – Нагасаки. Около них мы, к несчастью, будем долго вертеться. Особенно замечательно Мозампо, ибо к нему уже тянется наша загребущая лапа, и если только у нас с Японией будет война, то именно из-за него. Там мы целыми днями рыскали по горам и, несмотря на полную дикость местности, жилось куда веселее, чем в Артуре. С корейцами жили в большой дружбе. Безобидность их полная. Мы смело забираемся вглубь страны без револьверов, чего не рискнули бы сделать во Владивостоке. Пишу, стоя на вахте в шведской куртке, и мерзну, как собака. Холода для широты Италии здесь порядочные – не уступят нашим, российским".
После смотра, который делал эскадре наместник Алексеев, Павлуша получил штатную должность вахтенного начальника, то есть достиг предела возможного для неспециалиста. Трёхлетний ценз его истекал в январе четвёртого года, но редко кому удавалось покинуть эскадру в срок, так как обыкновенно отпускали со всевозможными проволочками и задерживали до четырёх лет. Но Павлуша заболел дизентерией и был списан в Россию в Николаевский морской госпиталь, и в экипаж вернулся уже лейтенантом.
Госпитальное судно пришло в Кронштадт в октябре. "Сколько раз и раньше приходилось удивляться тому, – писал он домой, – насколько наш русский крестьянин плохо прививается к морю и морской службе. Едва ли три человека из ста судовой команды чувствуют себя на палубе так же хорошо, как и на земле, любят свой корабль и море и, охотно работая, представляют из себя настоящий желательный тип моряка; остальные смотрят на свою службу как на несчастную долю, на корабль – как на тюрьму, к морю не приучаются и в продолжение всей своей службы мечтают только о том дне, когда срок её будет окончен и их уволят домой. Едва цель достигнута и ученики покидают учебное судно, получив унтер-офицерское звание, и попадают затем уже в качестве руководителей на линейный корабль, большинство из них забывают всё, чему их учили, и, не чувствуя больше сдерживающей их узды, делаются тем же вялым апатичным существом, мечтающим