мёртвый! Острова. Ещё один – печальный. Нева. Бессмертная. Бездна. Возник над бездной.. Заковали в гранит. Линейность, перспектива. Имперский. Власть, воля. Индивидуальная воля. Оплакивает распад мира на индивидуальности. Зачем? В этом – торжество Логоса, вы не находите? Кроноса? Хроническое… Время. Хронически-маниакальное. Психическое. Псише… Душа. Безумная. «This still а dream; or else such stuff as madmen tongue and brain not» – «Сон или явь, что не под стать безумцам – языку и разуму». Что дальше? Какой-то сад. Деревья. Чёрных деревьев голые трупы чёрные волосы бросили нам… Бросить. Заброшенность. Бросать человека. Маленький человек, его можно бросить. С тобой буду на «ты» я… Крошечный, малюсенький, мизерный, ничтожный, в шинели. Агнец. Agnus Dei. Ребёнок. Бэби. Бэби-дог. Постучи кулачком, я открою, я тебе открывала всегда. Как же её звали? Какое-то татарское имя. Как обычно, с раскосыми и жадными. Понаехали тут. Откуда столько цинизма? Как вы сказали: сволочь? Уличное, это уличное. Город населён сволочью. Сволокли отовсюду. На болото. Жуткая история, как с Вавилонской башней. Тут раньше жил убогий. Больной? Нет, убогий. Слышал, приют убогого?.. Это тоже болезнь. Он заразил всех последующих. Чухонец, что с него возьмёшь. Проклял, наверное, за то, что похерили болото. Теперь на поверхности – державное, Петра творенье, береговой её и ясны спящие, а внутри, стоит только зайти в подворотню, – вот оно, убогое. Даже бедное. Нищее, опустившееся, заброшенное, жалкое, почти преступное, мизерабль. И какая-то в этом красота. Кто понимает, конечно. Вот это и есть болезнь – видеть красоту в мизерабль. В ничтожном, смехотворном. There is a fucking lot of such sick persons, you know. Экскьюз ми, мэдам, ай м гоинг ту би сик… Целые кварталы кранкенхаузов. Только представить, все эти болезненные испарения. Чахоточное дыхание, отравленная мизантропией слюна, слизь каналов, людская слизь… Мы слизь, реченная есть ложь. Набоков, а где Тютчев? Вот тот мир, где мы, где мы с тобою, где мы что? мы разве жили? здесь? Здесь нельзя. Ферботен. Этот город не для обывателей. Не для обы… что? Не для обычных. Не для быдла, жлобов, бомжей, не для тебя. А ты кто? Назови свой номер в иерархии. У меня есть. Он отрицательный! Нет, он жёлтый. Билет? Мадам, потеряли вы что-то… Пустяки, это… это… Не надо ей отдавать, пусть помучается. А я ржу – прямо до колик. Над чем? Над ней, что скошена. Скукожена? Скукотища. Это та, что во рву некошеном? Тоже красивая сука. В цветном платке. Тоже смертью. Шла бывало… Шла бы она. Фак её. Каренина хренова. Мы встретились с тобою в храме… А как там дальше? Но вот зловонными… Как вы сказали? К труду? Ну, вот, сразу дерьмо. Дерьмо превращает кич в искусство. Правда? Чтоб я сдох. Сказал один чех. Чехов? Чех один. Чухонец? Да, пусть будет один чухонец… Понимаешь, «в храме» – это кич, а с дерьмом – искусство. «Сикстинская Мадонна» – это кич? Отвали, жлобина. Там тоска в глазах, офигенная, – это дерьмо. Мерси, я понял. Да пошёл ты. Пошёл ты! Взаимно. А если одно дерьмо, – это искусство? Нет, это не искусство. Это современное искусство. Чистое. Люблю чистое, неразбавленное.
