что у нас огромная страна, что мы имеем возможность организоваться, мобилизовать промышленность и людей, призвать их к борьбе, одним словом, сделать все, чтобы поднять народ против Гитлера. Сталин тут вроде бы немного пришел в себя. Распределили мы, кто за что возьмется по организации обороны, военной промышленности и прочего.[28]
Вполне возможно, что отъезд вождя за несколько дней до начала войны в отпуск в Сочи стал самым ярким подтверждением для всех его соратников, генералитета, а также для мировой общественности, что ни о какой войне не может быть и речи, если сам Сталин спокойно уезжает в отпуск. Этим он как бы дал свою личную гарантию правильности проводимой им политики «недопущения провокации» в условиях опасной концентрации войск СССР и Германии вдоль госграницы.
Когда же началась война и Сталину не удалось свести ее к локальному конфликту, его пребывание вне Москвы становилось для него с каждым днем все более опасным. Он сам, возможно, и подкинул по ВЧ Молотову или Берии идею организовать «несанкционированную» поездку к нему членов Политбюро. Их ведь в Москве было меньшинство: четверо из девяти – Молотов, Ворошилов, Микоян и Каганович. А в Сочи находились Сталин, Жданов, почти наверняка Андреев, возможно и Калинин. Выездное заседание Политбюро в этом случае имело кворум.
Похоже, что вождь очень точно подобрал соответствующую случаю историческую параллель – отъезд из Москвы Ивана Грозного во время Ливонской войны в Александрову Слободу и приход туда народа с нижайшей просьбой вернуться назад.[29] Тогда прилетевшая в Сочи к Сталину группа членов и кандидатов Политбюро выступала не в роли коллегиального руководящего органа партии, требующего от Сталина отчета за его предвоенные действия, а в роли народа, зовущего вождя назад в столицу к делам. В таком случае вполне естественны были гнев и даже депрессия вождя, военачальники которого не сумели избежать провокации на границе и теперь бездарно проигрывали войну противнику.
Не исключено и то, что они, отлично знавшие своего «хозяина», подгадали к моменту его возвращения и обмен посольств СССР и Германии (начавшийся со 2 июля) с прекращением на это время авианалетов на железные дороги южного направления. Показательно, что первая бомбежка Москвы была произведена 21 июля 1941 г., а первая бомбежка Одессы 22 июля – сразу же после обмена посольств на границах Турции (между прочим, в речи Сталина 3 июля Одесса им ошибочно перечислялась в числе городов, уже подвергавшихся бомбежке немецкой авиации).
Я не сомневаюсь, что вышесказанное правда. Конечно, у меня не было поводов и не верить этому, потому что я видел Сталина как раз перед началом войны.
Непонятно, что Хрущев хотел этим сказать – то ли, что он видел, как Сталин боялся войны и делал все, чтобы ее оттянуть, то ли, напротив, как он брал все на себя, подчеркивая, что только он владеет ситуацией и за все отвечает.
Управделами Совнаркома СССР Я. Е. Чадаев:
(Рассказывая в своей книге «Сталин»