Дороги ратные крутые. Воспоминания об участии в Великой Отечественной войне
как подвергся обстрелу из оставшейся позади Ильиновки. Стреляли двое из винтовок. Пули ложились близко, но, к счастью, мимо, так как после каждой неуклюжей перебежки отползал в сторону. «Если фашисты начнут догонять, то не уйду», – с горечью думалось мне. Но с удалением на значительное расстояние стрельба прекратилась; погони не было.
В Перекоповке оказались наши, попал прямо к автомашинам подразделений тыла бригады. Шоферы сначала недоуменно посмотрели на руку с револьвером, но затем по моей просьбе осторожно разжали ее и вложили револьвер в кобуру. На соломе, в кузове грузовика они отвезли меня в бригадный медпункт. В пути снова наступило забытье…
Очнулся на перевязочном столе. Тело чем-то обмазывали и накладывали повязки. Рядом со столом был бригадный врач Кахидзе. Выяснив, могу ли я говорить, он спросил:
– Где полковник Шаповалов?
– Иосиф Андреевич, передайте в штаб, что в Ильиновке противник, а у нас до Перекоповки никого нет, – тихо сказал я ему. – Комбриг тоже был ранен и не смог выбраться из танка. Петя Козлов и мехводитель Хахаруз были убиты первым снарядом. Все трое сгорели.
Именно так думалось мне на основании описанных выше событий. Однако во время работы над архивными материалами в 1986 году из учетной карточки полковника Шаповалова узнал, что он, к великой радости, жив. Обгоревший и раненый, он попал в плен и после освобождения в 1945 году проходил службу на преподавательской работе. В 1948 году он уволился в запас по возрасту.
По этапам эвакуации 16 июля я попал в сортировочный госпиталь в Тамбове. Видимо, потому, что мог только стоять, причислили к легко раненым и почти трое суток везли до этого госпиталя в товарном вагоне. На мне, кроме повязок, были только трусы и сапоги, а в левой руке – сверток из остатков гимнастерки с партбилетом. В вагоне как раз и обнаружились последствия хозяйничанья мух – поползли опарыши, вследствие чего старался держаться в стороне от всех. В Тамбове, как и положено легко раненым, они по команде покинули вагон, а у меня после пятисуточного стояния ноги отказали. Ждал минут десять и затревожился: а, что, если с порожняком увезут куда-нибудь? На колене и левом локте добрался до двери и крикнул:
– Эй вы, верхогляды, я еще жив…
Очнулся на столе госпитальной перевязочной. Рядом стояла женщина-врач.
– Займемся перевязкой, товарищ командир.
– Доктор, – умоляюще сказал ей, – избавьте меня от мушиного потомства. Я слышу, как они буравят мое тело.
– Обязательно.
Два часа эта женщина терпеливо отмачивала прикипевшие повязки, очищала ожоги и раны, причем делала это так, что не ощущалось сильной боли. Какое же сердце было у этой женщины, если она обращалась с незнакомым ей человеком как с родным сыном! Разве такую забудешь! Попутно и успокоила, показав, какую пользу принесло это самое «мушиное потомство».
В операционной, после удаления осколков, хирург сказал:
– У нас госпиталь