от собственного царя, очутился в безвыходном положении. Но на выручку ему, как не раз уже прежде, явился его верный калмык Лукашка.
Под самыми окнами ресторации, открытыми, как сказано, настежь, защелкал соловей. Все пирующие невольно обернулись.
– Что за диво? – заметил фон Конов. – В августе месяце соловей?
– А это камердинер мой, Люсьен, – объяснил Иван Петрович, у которого как гора с плеч свалилась. – Эй, Люсьен, поди-ка сюда!
Когда же камердинер появился на пороге, господин предложил ему показать господам офицерам один из своих фокус-покусов.
– Мистер Пломпуддинг на морских купаниях! – объявил калмык и в тот же миг обратился в чопорного, проглотившего аршин англичанина.
С опаскою человека, не смеющего войти в холодную воду, он осторожно выставил вперед один носок – и быстро отдернул, потом другой носок – и опять отдернул. Но – была не была! Шаркая по полу, как бы от некоторого сопротивления волн, он решительно двинулся вперед, заткнул себе пальцами уши и ноздри и присел на корточки, точно окунываясь в воду; потом разом вытянулся и важно прочесал себе пальцами несуществующие бакенбарды.
– Б-р-р! Goddam! Однако волны! – проворчал он и подставил спину небывалым волнам.
Под напором их он изгибался всем корпусом так комично-картинно, что можно было только удивляться, что не видать самих волн. Но прибой, видно, делался все сильнее, потому что сбил вдруг мистера Пломпуддинга с ног. Несколько раз пытался он приподняться, но всякий раз его снова опрокидывало. Ничего не оставалось, как выбраться из воды ползком. Как утопающий за береговой камень, он судорожно ухватился за край стула; но тут неожиданно нырнул вдруг за высокую спинку. Что это значит?
– Восход солнца! – провозгласил он, и когда теперь из-за стула выплыла снова его широка калмыцкая рожа, на ней была разлита такая солнечно-блаженная улыбка, что ни у одного из зрителей не могло быть сомнения, что перед ними уже не англичанин, а восходящее солнце. Но вот сияющее светило заволокло мрачными тучами: из прищуренных глазных щелок сверкнула молния, а из надутых щек загремел гром. Молния за молнией, раскат за раскатом, все тише, тише – и солнышко опять проглянуло с улыбкой до ушей.
Зрители были в таком радужном настроении, что и менее артистическое исполнение вызвало бы у них полное одобрение. Горница огласилась шумными рукоплесканиями и криками восхищения.
– Да он у вас совершенный Протей, – сказал фон Конов, который, как, вероятно, заметили уже читатели, по обычаю того времени, охотно прибегал к метафорам из классической древности.
– Совершенный Прометей! – в тон начальнику подхватил Ливен, недослышавший хорошенько.
– А скажите-ка, Ливен, – с усмешкой спросил его майор, – кто, бишь, был Прометей?
– Прометей?..
– Да, Прометей. Военный или штатский?
– Разумеется, штатский, – с апломбом уже отвечал Ливен, вдруг припомнив что-то и просветлев. – Разве военный стал бы красть – хотя бы огонь для… для…
Фенрик