Вот еще и поэтому вы не лезьте, не хватало еще их приплести. Как выйдите, очень вас прошу, скажите ей, чтоб… – и замолчал надолго. Будто не хватало слов.
– Вы будете смеяться, – продолжил Гор, – но из словаря исчезло слово «митинг», даже академического, на восемьдесят тысяч.
– При императоре словарь был сто пятьдесят тысяч, жаль, моя бабушка не сохранила, – влезла и девушка, не желая оставаться в стороне. – Я даже представить не могу, сколько слов мы потеряли. И каких. Может, хороших слов, ведь столько… Жаль, не сравнишь сейчас. Доступа нет. К архивам империи вообще нет доступа. Я училась на филолога. Пыталась взять не те газеты для курсовой, выгнали. Нам от всей империи остались только партийные листки и подметные газетенки, остальное в спецхране. А ведь в газетах прежде удивительные рассказы печатались, писателей, которые тоже под запретом. Их иногда провозят иностранцы, наше прошлое кто-то распространяет самиздатом. Копировальную бумагу и ту запретили.
– Запретили, потому что печатали прокламации, – ответил Гор. – Детский лепет. Потому мы и стали армией, что прежнее поколение митинговало, призывало и разжигало. Мы новое поколение борцов, и мы мстим за отнятое у нас. За наше по праву.
– Гор, не надо, – Рада. Заглянула в глаза. Сейчас она выглядела заметно старше других.
– Прости, – он разом стих, будто сдулся.
– Понимаете, мы генерала потому похитили, что осознали, иного способа нет. Ну, казним мы еще двух-трех мелких сошек, ну, найдут нас, обвинят в пособничестве северянам и уничтожат, что толку. А теперь мы о себе скажем во весь голос.
– Это идея Рады, целиком и полностью, – с неким даже восторгом сказал Гор. Март нахмурился, но промолчал. – Она все сама разработала.
– А что вы хотите сказать о себе? – наконец, спросил я.
– Что мы есть, разумеется. – не задумавшись, ответила она. – Что мы не группка отщепенцев, не пятая колонна Альянса. Мы организация. Они этого больше всего боятся. Признать нас боятся. Сейчас мы их этим похищением в угол поставили. Либо признают, либо придется попрощаться с генералом. Конечно, мы ничего с ним не сделаем, но в письме, которое вы нам помешали передать Лидии, так и написано. Ничего, завтра положим в ее ящик, узнают… Знаете, а я даже рада, что о нас пока ничего не говорят. Всю страну обшаривают, не находят.
– И не найдут, пока мы не разрешим, – произнес Март, – пока о нас не узнают. Я и прежде говорил, и повторю, это наша страна, мы ее дети, мы, все мы, желаем ей величия и процветания. Но та власть… наша земля заслуживает большего и лучшего. Вы сами видели, вы ездили по другим городам, я знаю.
– За это вас и депортируют, – влез Гор, – ведь вы понимаете, здесь невозможно дышать, нельзя мыслить, любить, творить. Мы можем только угождать, подличать, стучать, у нас полстраны сексотов. А много надо дать горожанину, чтоб он выдал понаехавшего? Сам приплатит и будет счастлив, что помогает родине – своих же, своих, топча и терзая, он думает, делает благо, освобождает рабочие