невнятно бормотала та, засовывая темный кулачок в слюнявый, пухлогубый рот, безулыбчиво глядя на него.
– Туму-туму? Разве есть на свете такое имя? – смеялся отец раскатистым басом. – Что-то я раньше такого не слышал. Может быть, у хамниганов есть такое имя, а?… Так ты хамниганка?
Тэмуджин негромко кашлянул. Есугей оглянулся на него.
– Что?
– Отец, возьмем с собой Бэктэра?
С лица Есугея легко сошла улыбка, и оно стало обычным, суровым, с жестким взглядом холодных, твердых глаз.
– Он что, просится?
– Нет.
Есугей долго молчал.
– Пусть собирается, – он приподнялся, отдал дочь матери. – Иди и скажи ему.
Он посмотрел на опустившийся за сыном полог.
– Никак не могу я его понять.
– Кого? – удивленно посмотрела на него Оэлун.
– Тэмуджина, – Есугей сел на кровати, сложив под собой босые ноги. – Слишком уж жалостлив к людям. Не слабоват ли духом, думаю.
– Не слаб он, а справедлив, – прижав ребенка к груди и заглядывая ему в глаза, убеждала Оэлун. – Не о себе лишь одном думает.
– А хорошо ли это? – нахмурился Есугей. – Всех людей не пережалеешь. Я хочу, чтобы он вырос нойоном, а не раздатчиком мяса для голодных харачу.
– Он будет нойоном, – Оэлун гладила руку мужа, ласково заглядывая ему в лицо. – Он смел и умен, ты сам недавно говорил это. И он справедлив.
– Смелость и ум – это еще не все, чтобы быть нойоном. А справедливость… Будь я справедлив, ты не была бы моей женой, не родила бы мне пятерых этих детей. Амбагай-хан под старость тоже стал говорить о справедливости. Хотел с татарами мир заключить, а чем они ему ответили? Отдали на смерть чжурчженям. Об этом нужно помнить! – распалился было уже Есугей, но тут же остановившись, махнул рукой. – Ладно, женщине этого не понять.
Оэлун вздохнула. Помолчали. У дымохода, настойчиво тыкаясь в войлок, беспокойно звенела оса.
– К Сочигэл зайдешь?
– Что у нее мне делать? – усмехнулся Есугей. – Ехать пора.
– Зайди, побудь с ней и приласкай, – Оэлун просительно коснулась его руки. – Она обидится на нас… Жалко ее.
– В тебя, видно, пошел Тэмуджин, – безнадежно покачал головой Есугей. – Ты тоже все за справедливость. Но я тебя ценю за другое.
– За что?
– Ты верна мне, как никто из моих сородичей.
Оэлун задумалась.
– Это и есть справедливость.
– Э-э, опять она за свое, упрямый же у тебя рассудок, – вздохнув с огорчением, Есугей прошел к правой стене, снял ремень со снаряжением. Одевая гутулы и рубаху, он задумчиво говорил: – Из кобылы не выйдет вожака, из женщины не выйдет мудреца. Давно сказано.
Согнувшись под пологом, он одними глазами улыбнулся ей на прощанье и вынырнул наружу.
Уже смеркалось, когда они выехали за крайние юрты и направились в сторону краснеющего на западе горизонта. Тэмуджин держался по правую руку отца. Бэктэр с Хасаром рысили позади. «В табун едем», – догадался Тэмуджин и придержал