к себе и велела везти ее к нему домой, хорошо еще, что Жбанков был из холостяков. Она осталась недовольна его однокомнатной берлогой на Ленинградском шоссе и на следующий день привезла от себя кучу безделушек плюс мелкие вещи, перевернула квартиру по-своему, заставила купить яркой ткани, задрапировала окна, выкрасила – сама! – краской под слоновую кость двери на кухню и в комнату, превратила ванную в царство шампуней, дезодорантов, косметических мыл. Потребовала, чтобы Жбанков установил на свободном пятачке биде, тот обещал… Аркашка, затаившись, терпел, он не верил в серьезность ее чувств, считал, что причина всему – постель, жажда разогнать застоявшуюся кровь да капризность высокопоставленной дочки, таился и ждал, когда, наконец, ее похоть иссякнет. Хотя ему льстила ее увлеченность простым мужиком, возможность показать такую красотку с волосами Мерилин Монро, талией осы и классной задницей шлюхи дружкам по гаражу, конечно, только самым доверенным. Тут он уж точно рисковал потерять теплое место, хотя (негласное правило) никто из шоферов друг на друга не постукивал, хватало забот с господами хозяевами. Лилит тоже, пусть нехотя, но все же понимала: ее романчик с Аркадием – каприччио, но в силу необъяснимого упрямства продолжала жить с хамом. Позднее она стала понимать, что хотела через падение избавиться от прежней белоснежки Лилит.
Уничижение начиналось с утра, когда она вставала раньше своего обалдуя, варила ему кофе, жарила гренки с сыром на тостере и волокла в постель на подносе. Уничижение продолжалось днем, когда она стирала его ненавистные носки и душные рубашки до идеальной чистоты. Только ночью она подчиняла его себе, но и тут врала, скрывала свою фригидность. Еще в ту первую ночь пролитой крови она узнала, что на мужскую ласку страстно отвечает ее голова, а тело почти молчит. Она наслаждается лишь непристойностью происходящего. Впрочем, в раже уничижения она хотела даже понести от Жбанкова и родить назло всем и себе ребенка – нет ничего вернее родов, чтобы вычеркнуть прежнее. Но провидение не позволило ей рожать напоказ, Лилит не беременела. Прежде змея держала в пасти сердце любовника, теперь кошка держит в зубах череп змеи. Впрочем, она уже предчувствует, что сделает аборт.
Пытаясь резче подчеркнуть свой отказ от молодого советского полусвета, она зазывала в гости глупышку Магду с Ильей Пруссаковым, отыскала чуть ли не в преисподней Карабана, выдумала именины и зазвала Еву с Филиппом. Когда они уехали, она еще раз убедилась, что охладела к Билунову, и только умственное самолюбие напоминало, что она была отвергнута почти что мельком, побеждена и ей нанесли оскорбление. Ева с Филиппом были слишком увлечены собой, им не было дела до выходок Лилит, которая, как выразился Билунов, «пошла в люди», Ева же ругала себя, что не нашла в сердце ни капли жалости к подруге – шофер Жбанков ей не понравился ужасно, но она не согласилась с мужем, что это лишь только светская комедия. Вадик Карабан явился пьяным, его все время разбирал смех, а все анекдоты