бы к ним просто быть готовыми, оставаясь в том же оцепенелом состоянии? Это поведение очень напоминает кошачье: так коты ходят по дому и метят двери и окна. Они это делают, чтобы предотвратить вторжение чужака на их территорию, они считают, лучше предупредить сейчас, чем сражаться потом. И эти самые чужаки на всякий случай будут знать, кому принадлежит эта часть мира.
Когда я с глухим стуком приземлился в Боулдере в 1992 году, я с трудом держался на ногах; потребовалось еще полгода, чтобы вся эта принятая дрянь вышла из меня. Я занимался самолечением от души, пока трудился на бесперспективных работах – тех, где я мог заработать хоть какие-то деньги на оплату аренды жилья, еду (человеческую и кошачью), наркотики и гитарные струны. Я был гениальным идиотом, поскольку позволял окружающим определять мое мышление, а потом я их обвинял в том, что они перевирают все мои истинные идеи. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что окружил себя своеобразными громоотводами, людьми и всякой химией. Я делал себя уязвимым, пытаясь решать проблемы, я становился комком оголенных нервов, который метался между желаниями защитить себя «кожей» или остаться в таком же несчастном состоянии; к тому же каждый день я буквально заставлял себя идти на работу. Я встречался с психотерапевтом и психиатром, один меня слушал, другой выписывал рецепты. И оба хотели уложить меня в лечебницу на продолжительный срок – просто чтобы понять мою натуру. В итоге работа с психиатром привела меня к черной дыре из лекарств, в которую я попал на десять лет. Конечно, я, как любой наркоман со стажем, обвинял ее во всех моих бедах, в том, что я потерял все, что я любил. Эта черная дыра стоила мне всего: человеческих отношений, моей группы и моего творчества. Я катился вниз в объятия его величества Клонопина. Чудом было то, что хотя всем моим творческим начинаниям не хватало покорности (хотя как покорность могла ужиться с рок-музыкантом?), и что моя муза покинула меня, через несколько лет она возродилась в моей любви к животным.
Когда я вновь прочитал в газете, что общество защиты животных набирает сотрудников, то мне одновременно стало и хорошо и плохо: меня тошнило от волнения, я даже немного грустил. Снова вселенная окунула меня лицом в дерьмо. И мигом на меня навалились нежелательные эмоции, мне срочно нужно было набраться и отключиться. День был невыносимо жарким, а дрянь, которую я принимал, остужала мой пыл. Я стоял практически нагишом на балконе и играл свои песни так громко, как только мог. Я жил с тремя парнями, и они мне в этот день подпевали. А почти напротив на другом балконе загорала парочка слащавых ребяток, и им очевидно очень не нравилось, что я мешал слушать джем-сейшены Фишей.[9]
– Правда, – сказала Барби, – не могли бы вы?
Нет ответа, только какое-то движение головой и колыхание дредов в стиле Криса Корнелла или Роберта Планта.[10]
– Да ты даже не ХОРОШ! – закричала она мне. Она напомнила мне о концерте, который мы давали в пустом баре пару недель до балконного