Небесная синева теперь гораздо насыщеннее, это кобальтовая синева. Листья на деревьях светятся неоново-зеленым, солнечный свет так ярок, что режет глаза даже через темные очки.
Мне вспомнилось, что когда мой мир тускнел, а такое случалось, Филипп умел расписать его пестрыми красками, зарядить наводящие уныние дождливые дни и душевную хмурь искрометной жаждой жизни, юмором и энтузиазмом. Он, как ребенок, склонившийся над альбомом, раскрашивал мою жизнь восковыми карандашами.
Я сидела в саду под любимой яблоней. Меня бил озноб, несмотря на жару. Вокруг ни души, и это радовало. Я чувствовала потребность побыть одна. Немного побыть одной и дать мозгу шанс все осознать. Я сидела под яблоней, как Будда под деревом бодхисатвы в ожидании просветления. В голове словно мантра крутилось только одно:
Филипп жив.
Он жив.
Вдоль забора, крадучись, бежала пестрая кошка, но вдруг в растерянности застыла, посмотрела на меня, решила все-таки не обращать внимания и скрылась в направлении соседского участка.
Интересно, где ее брат. Они всегда носились вместе, два легкомысленных малыша одного помета, – я так и не знала, кому из соседей они принадлежат. Филипп любил их.
Я просто сидела и пыталась во всем разобраться. Вдруг что-то стеснило мою грудь, стало разрастаться, сделалось несоразмерно большим для моего тела, для грудной клетки, почти нестерпимым, я подумала, что меня вот-вот разорвет, и уже не могла усидеть на месте, поднялась и пошла обратно в дом, к телефону. Держать все это в себе нестерпимо, надо обязательно с кем-нибудь поделиться, рассказать, а если нет, то разорваться как бомба.
Но стоило взять телефонную трубку, возник новый вопрос – что дальше?
Кому позвонить?
Первый порыв – набрать номер Мириам. Мириам единственная преданная подруга, я всегда к ней обращалась, когда испытывала потребность выговориться. Но Мириам не знала Филиппа, она никогда его не видела, наша дружба завязалась уже после его исчезновения. Я чувствовала: это не то, что нужно, – сразу впутывать подругу в эту историю будет неправильно.
Родные, подумала я. Прежде всего следует известить родных. Но кроме Лео и меня никого нет. Отец Филиппа, от которого он получил по наследству гигантский концерн, умер уже много лет назад, мать страдала Альцгеймером и вот уже много лет жила в роскошном доме престарелых, братьев или сестер у мужа не было. По этой части мы друг на друга походили. Я тоже вековала свой век одна, без семьи, пока не встретила Филиппа и не появился на свет Лео.
Палец мой все еще блуждал над кнопками телефона. Я не могла решиться. И вдруг почувствовала сильную потребность позвонить Иоганну. Иоганн Кербер, старый друг семьи Петерсен, человек, на которого Филипп смотрел с восхищением и к которому всегда обращался за советом. А потом, когда Филипп пропал, мне самой приходилось доверяться здравомыслию и осмотрительности Иоганна и искать его отеческого совета. Все финансовые и хозяйственные вопросы, не терпевшие отлагательств, улаживал он. Ведь Филипп, основной совладелец концерна с миллиардным оборотом, неожиданно канул в