и гвоздиками к Новому году и ноябрьским.
И пока все галдели да перебивали друг дружку, я из той бутылки решил мужику плеснуть незаметно. Хоть пойло-то сладкое, но градусов тридцать будет. Пусть человек поправится. Только посуды под рукой не оказалось. Смотрю – кисти на подоконнике в стакане треснутом. Я их долой, и стакан набузовал почти до краёв. Подошёл сбоку и ему незаметно в руку. Он зырк на меня, морда-то моя ему сновья´, но как понял, что стакан даю, сразу глаза изменились, повеселели глазищи. Хлоп, как иллюзионист Кио, – никто и не заметил, и руку мне протягивает. Я ему свою хотел – через какого-то бородача, но тут его за стол потянули. Не пришлось нам поздоровкаться. У Нинки всё сготовилось. Гости рассаживаться стали, а я бутылку ту незаметно за шкаф задвинул и сел с краешку.
Как мероприятие их проходило и как там галдели они, даже не помню толком – с утра ж не жрамши. На подъезде к городу в магаз с водилой заскочили, «Докторской» по двести грамм проглотили и рвать дальше. А дальше-то – город. Здесь – кирпич, там – кирпич, тут – объезд на ту ж дорогу, откуда приехали! Вертаемся на разворот – опять кирпич! Не объехать – хоть по воздуху лети! Запаздываем…
В общем, глотаю что на тарелку уместилось и до куда руки дотягивались. А через стол как-то совестно мне было. Значится, тостуют – выпиваю, пока разговаривают – жую да пережёвываю. Сосед косится на меня, тот, что выбритый гладко, с выпученными глазами.
– А вы, – спрашивает, – журналист или писатель? Мы раньше не встречались, кажется.
Я прожевал и отвечаю:
– Я передвижник. На пару дней заскочил, а завтра иль субботу обратно к себе на периферию.
У него глаза заблестели:
– Ах, как прекрасно, коллега! Давно я не встречался с настоящим передвижником. Да ещё из глубинки. Какая там у вас красота, наверное? Поля в ромашках, лес в птицах, пиши – не хочу!
– Красота – правда ваша. Хоть пиши, хоть рисуй, а хочешь – на рыбалку или по грибы. Приезжайте к нам, сами увидите.
– Ах, – размахивает он вилкой, – я художник иной формы. Увы, меня природа не вдохновляет. Я певец города, каменных джунглей, городских колодцев, где живут и умирают без единого луча света.
– Во у вас тут как! Вроде северная столица, а сидите без электричества! У нас уж и деревни все давно поподключали. Топят, правда, пока дровами да углём, но свет во всех домах имеется. Я в прошлом годе и в сарай себе провёл всего за литр беленькой.
– Как интересно и просто вы излагаете! Может, даже и приеду к вам как-нибудь.
– Милости прошу. Нинка адресок даст, если надумаете, мы с ней с одного двора.
Он всполошился.
– Ах, Нина! Ах, Нина! Это же такой талант! Такой алмаз! Такой голос! Попросим её что-нибудь исполнить!
Остальные бородачи услыхали, загалдели: «Просим, просим!»
Нинка отшить всех хотела было, но тут мужичонко небольшого росточку, лысеватенький, к пианине – шмыг и по клавишам – пилик-пилик, вроде труба сбор играет. Думаю: «Сейчас вам будет! Сейчас вам Нинка-пианинка (её так и дразнили во дворе), даст жару!» Я Людмилке своей тоже хочу купить. Ей,