комнаты вытянул. Приуныл мужик. И мне тоже вдруг так за него печально стало. Здоровенная такая личность, пусть даже и заграничная… может, перс какой, но говорит по-русски, я засёк за столом, а сидит, как одинокий брошенный пёс на чужбине, и глаза – дворняжьим под стать. Подумал я ещё: «Может, он какой прогрессивный художник? Скитается по странам, преследуют его на родине за взгляды как Корвалана или Лумумбу какого?» Нам на заводе лектор перед выборами рассказывал.
Я тогда взял со стола, что в бутылке оставалось. Грамм двести. Из-за шкафа выдвинул импортную хрень. Там тоже было поболе губастого. Смешал всё навроде ерша в том же шкалике, стул за спинку и к мужику.
– Бонжур! – говорю погромче, чтоб ему понятнее было. – Не пригубить ли нам немного этого чудесного напитка за дружбу и мир во всём мире?
Он поглядел на меня серьёзно, но узнал, видать. Улыбнулся.
– Отчего ж не выпить, раз такой замечательный повод. Нам как раз мира и не хватает… в себе и вокруг себя.
Выпили мы. Ничего так получилось, интересный вкус, забористый.
– Из каких краёв к нам пожаловали, – спрашиваю, – из какой заграницы?
Он отвечает:
– Из ближайшей. Дальше не выпускают, а совсем далеко, пока не решился.
– Эт, что? – спрашиваю, – На поляка и на финна ты не смахиваешь.
– Для коренного жителя Ленинграда, – отвечает, – Прибалтика ещё ого-го какой заграницей может показаться. Не бывали?
– Не, – говорю, – раздумываю пока. Предлагали в Болгарию в прошлом годе как передовику, но дороговато. Да мы и сервант тогда взяли. А вы, значит, оттуда – сюда.
Он:
– Нет. Я – отсюда и сюда.
– Ну, тогда за братские республики, – предлагаю, – в полном составе?
– Согласен, но лучше не в составе и чтоб не братские.
Засомневался я сначала на его слова. «Ладно, – думаю, – посмотрим».
Выпили три подряд за прибалтийские братские республики.
– Ты на каком, – спрашиваю, – производстве трудишься?
А он:
– На производстве слова.
– Как так?
– До недавнего времени производил слова посредством собственного мозга. Записывал их в блокнот или на лист белой бумаги при помощи грифельного карандаша или шариковой ручки за пятнадцать копеек, когда машинки не было под рукой. А после обменивал на советские банковские билеты в газете, где служил.
– Как, – интересуюсь, – результат?
– Как видите. Но до Ленинграда на билет хватило.
– А обратно?
– Обратной дороги нет…
– Уволили, что ли?
– По собственному написал.
– За это дело, а?
– Нет, – отвечает. – С этим делом у меня полный порядок и взаимопонимание. Мы друг друга уважаем, правда, иногда опохмелиться не на что.
– В запое?
– Есть такое…
Ещё жальчее мне его стало.
– На, – говорю, – тебе трояк, раз словá заработать не помогают, а больше не могу. Накладные