видимый в ночи светлячок закружился у моего лица.
– Батарейка села, ничего не получится.
– Ладно, я сам, только руки и ноги уберите, я топором буду водить по полу.
Через пару минут поисков лезвие топора провалилось в глубокую щель. Я поддел доски, и крышка отодвинулась вверх. Я чуть было не выпустил её. Из-под пола грянул холод как из морозильной камеры.
– Ребят, перехватите крышку, у меня пальцы замёрзли.
Кто-то схватился в темноте за мою руку и вскрикнул:
– Уя, как у мертвеца, ващеее! – это был Вовка.
Мы сняли крышку. В комнату вошёл мороз, но под полом-то должен быть устойчивый небольшой плюс или ноль, даже в суровую зиму не может земля под домом так промёрзнуть.
– Кто ближе к вешалке, дайте чё-нить накинуть. Я уже задубел.
Мы оделись кто-то во что, распихали ноги по валенкам, приготовленным к рыбалке.
– Бадхи, мечты сбываются, ползи сюда быстрей, уже можно пописать, – позвал я.
Тишина.
– Бадхи, ты что, заснул?
– Не, я здесь, – отозвался он прямо у меня за спиной, и по валенку зажурчала струя.
– Бадхи, блин, ты мне на валенок ссышь, разуй глаза! – я отскочил в сторону и ударился головой о печку.
В окошки уже бил свет, когда я проснулся. За печкой было жарко, я вспотел за ночь в свитере и трениках. Напротив на диване прихрапывал Гипнотизёр. Был он какой-то расхристанный, будто собирался раздеться, да так ничего у него и не вышло. С каждым всхрапом с его стороны на меня двигался сильный перегарный воздух. В печке гудел огонь, а за ней гремела посуда. Бадхи проснулся как всегда раньше всех. Ребята на своём диване ещё спали. Они были одетыми, напялили даже куртки, шапки и спали в валенках. Я вылез из своего логова. Бадхи уже поставил чайник и кашу в печку и теперь распутывал жерлицы.
– О, Титов проснулся, доброе утро! Как спалось?
– Привет, Бадхи! Да жарко было, мокрый я весь, и хрень всю ночь какая-то снилась. Всё падал я, летел.
– Это ты на меня всю ночь падал. Диван криво стоит, надо матрасы будет перестелить. А ты топор не видел? Вчера за печкой стоял.
– Нет, может, кто в коридор вынес.
– Да я смотрел. Дровишек бы наколоть, а то вчерашние кончаются.
– Найдётся, я пописаю пойду.
– Давай, надо ребят будить, скоро каша будет готова.
Я выбежал на улицу. Стояла весенняя облачная погода. Дул сильный южный тёплый ветер. Я писал, а струю разбрызгивало далеко по снегу. Он был рыхлый и тяжёлый. Озеро тёмнело огромными проталинами на льду. Лужами стояла сверху вода. «Нужно будет АЗК ещё раз на валенках проверить, нет ли дырок», – подумал я, и что-то такое до меня дошло: сильный ветер, валенки в АЗК, топор.
Я влетел в дом. На диване сидел Вовка и ругался почём зря, Стас лежал молчаливым, закутанным и собирал по потолку последние кусочки сновидения. Вовка ругал звериный холод в своём углу, и что сквозило из пола, и дверь какой-то удолбок не закрыл, что он теперь будет топить печь вечером до талого. Когда я услышал слово «дверь», картинка из пазлов, разбросанных по всему моему утомлённому мозгу, как любит говорить Стас, сложилась.
– Бадхи, дай кочерёжку, я, кажется, знаю, где топор.
Кочерёжкой