ждать до посинения,
до проблесков небес
о чем он? Пояснения
скорей всего не весть!
Он – о листве,
но после
плывущей новизны -
о синих картах просек
в предчувствии зимы,
когда ветра послушны
лишь свету-молчуну
как
нитка вдетой в ушко
иглы, его лучу,
когда еще возможно
понять, куда он гнет,
когда река морозная
стоит. С ним не течет!
И пустоши! Неделями
продрогший парапет
к реке. Рекою белою
свет поглощает снег,
уйти от прояснения
любой, из всех картин!
Дни, если не осенние,
то
снег скорей к другим,
когда от ветра сушит
глаза, то может быть
дождь отвлекает уши,
чтобы
хоть что-то скрыть.
Жесткий вагон
Жесткий вагон мягкий
свет удаляет от шума,
от привокзального мата,
матовый от угрюмого.
К серой уводит картине
в купе, за ночным окном,
к сумеркам – в паутине,
и с непроглядным дном
черных квадратов окон,
дням и таким же ночам,
безбрежности одинокой
как к плохим новостям.
И оттого – на стыках
окна часами молчат,
если рассветами выткан
каждый до сна закат.
И – оживали квадраты
желтые, плыть до утра!
По молчаливым кадрам
дорога двойной ДНК…
Мнимою или потоком
до красных ее фонарей,
не расплетаясь под током
вспыхивающих аллей.
После, за поворотом,
вытянув время в нить,
чтобы встать
под колеса,
стучать, молотить, бить
всем, не имеющим уши
как свет побитый огнем,
холодом был и душем
ночью, часу во втором.
Из точки,
на дальней стрелке
на выбор: узкий зазор
или – все в те же ветки
желтый,
с рукой светофор;
остерегает к картине:
всей красоте кривых,
полете на керосине
когда высота для них;
оправдывает
замедленье
из точки в долгую мглу,
вспышками отражений
к свету,
предчувствию дню.
И даже, когда не с кем
быть, и – на сотни верст
расшатанные перелески
и – белых метелей ворс.
И окон любые квадраты!
Но, если светились дома
то ночь вспоминала даты
окрашенные в цвета,
если экспресс днями
в снега попадал без огней,
когда даже дни выпадали
из светлых календарей!
Пьяный