к девочке. Несмотря на её малый возраст, он надеялся, что сможет получить от неё и эту «божескую милость».
– Вы хотите кушать?
– Ага, – дядя оживился. – Жутко сводит живот. Было бы чего, я слопаю хоть лягушку.
– Я лягушек здесь не видела, – сказала Любочка, удивляясь. – Я могла бы чего-нибудь принести, только бабушка с дедушкой не позволят, если увидят.
– Бутербродик можешь? – жадно спросил дядя. – С колбаской! Ты возьми, вроде как для себя и живенько ко мне, – посоветовал он. – И ещё бы зелёного лучка для полноты композиции, а?
– Я не знаю. Меня могут больше не отпустить. Мне самой пора обедать, а я вот, убежала к Вам.
– Да? – дядя растерялся. – Ну, тогда приходи, когда сможешь. Только помни наш прежний уговор: никому – ни слова.
– Хорошо. А почему?
– Да, видишь ли, я хочу вздремнуть. Спокойно тут. Отлежаться хочу. Сил накопить. А как приду в норму, так ворочусь домой. К жене, к детишкам… Меня ведь обязательно станет пилить жена, потому что ночью я был неизвестно где. Такие дела. Никакого покоя не будет. – Он смотрел на девочку с надеждой. – Мне надо сперва отдохнуть. В Тумачах меня знают, и могут донести ей, и она прибежит. – Дядя вытаращил глаза. – Ты представляешь, что тогда будет? Уууу… страшно представить. Она у меня такая, что только держись. Хоть сковороду под портки подкладывай, чтобы не больно было. Она может так разойтись, что мало не покажется. Понимаешь?
– Понимаю. Бедненький дядечка. Но это нехорошо. Не надо пить и ходить неизвестно где. Жену и детей любить надо.
– Да-да, – поспешно сказал дядечка. – Ты иди, и никому не говори, а я спать буду. Правда, натощак не особо поспишь. Ну да ладно, чего же поделать… а то принесла бы чего, а?
– Не знаю…
Всё это время Бориска сидел на почтительном расстоянии. До него долетали лишь отдельные слова. Он не продвигался дальше, боясь быть услышанным. Бориска посудил, что, если что-то случится, он это либо распознает по доносящимся движениям, либо Любочка вовремя о нём вспомнит и позовёт. Но всё же Бориска колебался: показаться?.. или не стоит? Зачем себя обнаруживать? Вот если Любочка проговорит с дядькой ещё несколько минут, тогда можно озаботиться и крепко задуматься. Но, когда ушей Бориски достигло слово «обед», он лишился всяких сомнений.
Мальчик отодвинулся на десять метров от занятого места, повернулся к деревне, сложил ладони лодочкой и поднёс их ко рту, прокричал:
– Лю-ба-ша! Ты где? – Немного помолчал. Немного повернулся и добавил: – Пора обе-едать! Лю-бо-чка, спеши домой. Ты где? Это я, Бориска.
Борис помедлил, поднялся и двинулся по меже.
Кукуруза была выше мальчика почти на поднятую руку. Она шуршала и легонько полосовала открытые участки кожи жёсткими листьями, которые были словно корабельные вымпелы на мачтах, и некоторые достигали едва ли ни метра в длину.
Как только прозвучал голос Бориски, Любаша перепугалась. Она подумала, что Бориска её предал.
Но тут же сообразила,