на просёлочной подмосковной дороге наткнулись на пару разбитых вдрызг немецких мотоциклов и легковушку «Опель». Мёртвые солдаты сопровождения и офицер так и не успевший выскочить из авто, воронки вокруг, говорили о том, что им не повезло. Авианалёт был безжалостен и точен. Наши «летуны» сработали на отлично. В портфеле у гауптмана красноармейцы нашли документы, которые потом по достоинству были оценены в наших штабах. А ещё там было письмо к отцу, которое отец гауптмана никогда не получит. В политотделе фронта его перевели, ничего не исправляя распечатали как листовку и в тысячах экземплярах выбросили из самолётов другим адресатам на передовой и в ближайших тылах к западу от столицы. Как в любом частном письме сначала шли приветы близким. Но главную мысль, которую гауптман Авель Лянге сообщал отцу стоит процитировать: «Милый папа! Там, в Германии, мы выглядим героями. Но ты сам был солдатом в первую мировую, штурмовал Осовец. И прекрасно понимаешь, как читаются сводки между строк. Да, до Москвы было уже рукой подать. Да, мы стояли там, где в воскресные дни москвичи выйдя из рейсового автобуса расходились по своим дачам. От меня до цели к которой стремился наш фюрер и все мы оставалось 23 километра. Но за нами московский рейсовый автобус так и не прислали. Больше того – нас погнали отсюда обратно! Хотя я был уверен, что рано или поздно так и будет. Многие думающие офицеры тоже предрекали такой исход. Пусть поначалу мы в лохмотья порвали регулярную армию русских, пусть мы продвигались вперёд с неимоверной скоростью, но за эти полгода наши потери вылились в такую цифру, что она перекрыла потери за всю кампанию во Франции. Мы радовались, что на начальном этапе вторжения противник сдавался полками, дивизиями и армиями. Но те, что оставались… о, папа, этого нельзя было не заметить, дрались так, что казалось, они забыли слово «смерть»! Я вспоминаю сейчас один случай. В пятидесяти километрах от Минска у развилки дорог стояла высотка. Как наши тыловые службы могли проморгать такое – умом не постигну! Эта высота уже давно была в нашем тылу. Но однажды утром машины моей роты были обстреляны кинжальным пулемётным огнём из замаскированного там дзота. Две минуты спустя заговорил и второй дзот. Мы были на абсолютно открытой местности. И сразу потеряли пятнадцать гренадеров. Пока подъехали миномётчики почти полроты уже были в списках мертвецов. Миномётчики мастерски сделали своё дело. Но поднявшись после боя туда мы были шокированы – один-единственный солдат пролил столько германской крови за такое короткое время! Грязный, худой, обросший, обтрёпанный, перебегая по окопу из одного дзота в другой! В том окопе и накрыли его минами. Мы были поражены этим поступком. Судя по его виду он шёл по нашим тылам от самой границы! Один! Почему не сдался? Почему, как другие, не стал сотрудничать с нами? Здесь, под Москвой я понял почему. Потому, что мы всё равно проиграем эту войну, папа! Какими бы надеждами себя не тешили в Берлине,
