у Дома правительства, при штурме которого боевиками был применён РПО «Шмель». Лишь тогда до измождённых бойцов дошла информация, что брошены, наконец, им на помощь колонны бронетехники из «Северного». А если бы их ещё несколько дней назад бросить?..
Удалось запеленговать переговоры боевиков: «У нас много раненых. Хватит, пора уходить». Жарко, значит, пришлось абрекам! Да и нам не холоднее…
Увидеть развязку того боя Валерию было не суждено. Что произошло тогда, он припоминал смутно. Грохотнул где-то взрыв, и разом всё потемнело в глазах капитана, лишь адскую боль в ногах почувствовал он. Тотчас тогда оказался с ним рядом Руслан:
– Держись, капитан! Подмога уже близко! Вытащим тебя!
И Валерий держался. Обрывки сознания сохранили ещё, как нёс его Руслан на себе, затем положил где-то:
– Свидимся ещё, капитан!
Последним, что видел Курамшин там, было лицо майора Хамзаева с рассечённой осколком щекой, из которой алой струёй лилась кровь.
Очнулся Валерий уже в госпитале. Очнулся без обеих ног. Но ещё страшнее было другое. За то время, пока лежал капитан без сознания, город Грозный, по сути, взятый вновь в те августовские дни, был сдан опять, а с ним украдена и вся победа, и 31-го августа генералом Лебедем в Хасавьюрте, название которого надолго станет теперь синонимом измены, подписана капитуляция, названная мирным соглашением. Победители подняли руки перед побеждёнными…
Солдаты писали на выводимых из Чечни танках: «Страна может быть не права, но не наша Родина», «Нас предали, но нас не победили» – а кто-то наверху уже делил дивиденды с предательства…
Справка
В ходе августовских боёв за Грозный, по данным Военной Прокуратуры, были убиты около 420, ранено 1300 и пропало без вести 120 российских военнослужащих.
Цитата
«Соглашение России и Масхадова – это предательство той части населения Чечни, которая боролась за Чечню в составе России…» М. Буавади, командир оперативного взвода чеченского ОМОНа.
Боль от предательства была для Валерия в разы нестерпимее боли физической. С малых лет Курамшин воспитывался в любви к своей Родине, в стойком понятии чести и долга, фундаментом заложенные в его душе ещё дедом, генерал-майором советской армии, профессором, прошедшим всю Войну. Дед был для Валерия примером, живым символом того, как следует жить, а потому сомнений при выборе профессии у него не было: конечно, быть военным, служить, защищать Родину. И в Чечню отправился он воевать за Родину. Да и за что же ещё? Не за те ведь почти унизительные четыреста тысяч, что составляли офицерское жалование! Не было для Курамшина слова более святого, нежели Родина. Вслед за Вадимом Рощиным он мог бы сказать о себе: «Родина – это был я сам, большой и гордый человек…»
Но некогда большая Родина рассыпалась, а гордость её растоптали. Родина превратилась в преданную и поруганную калеку, как и сам Валерий. И не раны убивали его, а невыносимое чувство