мгновенно засыпала. Свежий воздух и калейдоскоп дней совсем непохожих на тоскливое затворничество монастырской жизни избавили ее от привычки не спать по ночам. И, похоже, это шло девушке на пользу: здоровый румянец и сияющая улыбка, с которой она встречала каждое утро, были наипервейшими признаками, что она ощущала себя счастливой. Разве могла плохая дорога испортить наслаждение свободой, с глубокой жалостью думал Михаль. Он не смог долго держать гнев на несчастную, понемногу остывая, теперь совершенно не походил на того фарисея, каким Мадлен знала его со дня знакомства в кабинете настоятельницы, и каким он предстал перед ней в комнате тулузской гостиницы. Решив, что должен проявить обходительность, теплоту к сестре – ведь нет ее вины в том, что случилось – Михаль наконец растаял. И никогда прежде он не испытывал столь высокой радости, ежедневно выказывая заботу, трепетно справляясь о ее самочувствии, тщательно проверяя качество приготовленных для нее блюд, достаточно ли чисты и хорошо ли выглажены простыни, на каковых она собиралась улечься спать, хорошо ли проветрена спальня. Ни в чем ей не отказывал, каждый раз умиляясь детской радости, с которой она кидалась на шею, благодаря за очередную обновку или возможность задержаться в городе, чтобы посмотреть на выступление бродячих циркачей.
И карман Кердея заметно опустел.
Странствие из городка Сент в Фонтене, а затем в Монтегю крайне отличалось от посещения Тулузы. Теперь гостиницы сменились обветшалыми постоялыми дворами, а затем и вовсе конюшней, которой пришлось довольствоваться, будучи почти у самых ворот Нанта. Бедняжка Мадлен, верно, и не успела нарадоваться мягкости перин и приятному запаху лилий, что источали белоснежные простыни гостиницы в Тулузе. Теперь Михаль не знал, чем он больше недоволен, не имея возможности доставлять радость сестре, балуя ее, словно дитя, или же близостью знакомства с призрачной мадам д’Эсте, которая наконец прояснит вопрос о пруйльских негодяйках.
Да и дорога, ведущая из Монтегю к Нанту, была просто отвратительна, невзирая на то, что Михаль успел сменить старую клячу на более сносную лошадь, за которую отдал все до последнего су. Размытая весенним полноводием и подсушенная солнцем глина легла огромными рытвинами и ухабами, мешая ровной езде. Без моря молодые люди ощущали признаки морской болезни. Их так трясло и подбрасывало, что оба едва превозмогали подступавшую к горлу тошноту. Тщетно девушка пыталась уговорить брата обменять старую польскую карету на мулов: Кердей был неумолим – верхом женщине? Ни за что!
Когда экипаж подъезжал к воротам Нанта, Мадлен забылась сном от усталости.
А очнулась в полном одиночестве, темноте и тишине, была заботливо уложена на подушки и укрыта мягким льняным покрывалом.
Осторожно отодвинув шторку, девушка разглядела вывеску трактира в тусклом свете фонаря и часть пустынной вымощенной брусчаткой набережной. Подуло свежестью: где-то рядом раздавался мерный плеск Луары. Ночи вблизи реки были холодными,