печальным вздохом.
– Я вижу, и тебя перекроили по испорченным нравам. Ты мыслишь, как затравленный зверь, с каждой минутой ожидая прихода палачей. О, как же Церковь меняет людей… Если бы ты видел выражение своего лица. Где грозный шляхтич рода Кердей?.. Михалек, посмотри на меня… Подумай, разве это жизнь – среди страха и идолопоклонничества? Ты замуровал себя в сырых стенах, ты сгноишь изнутри, наружность твоя покроется морщинами, но ты никогда не обретешь того, что обещают эти лживые попы. Такая вера – это проказа души и разума. Ты загубишь единственно дорогое, что есть на этом свете – шанс обрести счастье.
Михалю часто приходилось вступать в богословские споры. Он с легкостью парировал целыми главами из Иоанна Богослова, Паралипоменона, Иеремии и Пятикнижия выученными наизусть. Но сейчас, взирая в глаза Мадлен, не смог привести ни единого разумного довода, ни одна цитата из Писания не явилась ему на помощь.
– Я счастлив, и ни в чем не нуждаюсь, – отрезал он.
– Не обманывай себя, это опасно. Говорят, на смертном одре приходит озарение, и ты захочешь встать и крикнуть: «Вернись, жизнь! Я делал все не так!». Но, увы, никакое чудо не спасет, никакой Бог не вернет бессмысленно прожитые лета. Послушай меня, прошу, заклинаю, покинем эту обагренную кровью и опаленную огнем землю и отправимся туда, где горит новый свет. Там нет церквей и инквизиции, только бесчисленные леса и прозрачные воды, в волнах вод тех не плавают истерзанные трупы, кого объявили еретиками.
– Европу поразила страшная чума – схизма, – сказал он, стараясь сохранять стойкость. – И все оттого, что слишком многие мыслят, как ты. Господи, прости ее, безрассудную!
Михаль отвернулся к окну и, крестясь, в полный голос стал читать молитву.
– Кальвинисты, лютеране! – с презрением перебила его Мадлен. – Они такие же лгуны, не пошли дальше того, что перестали морочить головы простому люду латынью и избавили Святое Писание от тех мест, которые поддерживают власть Рима, но мешают их собственной. Но что с того? Ведь, как умело пишутся законы кучкой тех, кто играет нами, что шахматными фигурами, минуя всяческие правила. Твоя молитва лишь сотрясает воздух… С молитвой на устах все чаще совершаются самые страшные грехи. С молитвой на устах несчастные признаются в нелепостях о сговорах с дьяволом, когда им дробят кости и палят волосы. С молитвой на устах ты везешь меня в самое сердце ада, чтобы сделать рабыней плотских утех самого добродетельного из добродетельных во всем католическом мире!
Михаль невольно обернулся.
– Что за религия, низвергающая жизнь в пропасть ада, но превозносящая мертвых? – продолжала Мадлен. – Много ль известно тебе святых, получивших канонизацию при жизни? Большая часть этих несчастных, чьи имена волей сильных мира сего попали в анналы церковной истории, были загублены и уничтожены, и только после этого провозглашены святыми. Мы верим в Господа, который дал забить до смерти своего сына, мы верим в сына Господа, который равнодушно отнесся к собственной участи, дабы сделать то, что, по