спасти…
Мадлен не договорила. Их экипаж резко дернулся в сторону, единственный слуга Михаля – Лука, восседавший на козлах, разразился фонтаном провансальской ругани, которую успел выучить, пополнив свой необъятный запас сквернословия.
– В чем дело? – выглянул Михаль в открытое оконце.
– Черт знает что такое! – кричал перепуганный возница. – Она выскочила из ниоткуда и бросилась прямо мне наперерез. Проказа этакая, шельма! Дьявол ее побери! Чудь душу господу не отдал!
В пыли, у самого колеса Михаль увидел юную девицу с растрепанными светлыми косами и чепчике набекрень. По вишневому корсажу и темной юбке из грубой шерсти стало ясно – девушка деревенская. Лицо было заплаканно, и она продолжала всхлипывать. Но откуда она здесь, на пустынной дороге? Верно, бежала сквозь заросли кукурузы и оказалась на дороге в ту минуту, когда проезжал мимо экипаж.
Не дожидаясь разрешения, Мадлен отворила дверь экипажа и легко ступила на дорогу. Улыбаясь, она протянула несчастной руки и помогла подняться. Затем обняв за талию, точно сестру, отвела ее от экипажа на несколько шагов, и обе долго о чем-то беседовали.
Михаль не решился ни возразить, ни попытаться подслушать, о чем Магдалена говорила с несчастной, но едва хватило сил усидеть на месте от нетерпения и любопытства.
Наконец он увидел, как вдруг незнакомка упала на колени и принялась целовать подол юбки Мадлен. Та вновь заставила ее подняться, обняла и строгим жестом указала куда-то в поле, вероятно призывая вернуться назад.
Когда Мадлен вновь уселась на обитую кожей скамью, а дверца захлопнулась, Михаль не удержался от терзавшего его вопроса.
– Обычное дело! – ответила та. – Несчастная хотела покончить с жизнью. Накануне свадьбы она узнала, что ждет ребенка не от будущего супруга.
Мадлен горько усмехнулась, а лицо Михаля перекосило от омерзения. Отрешенная монастырская жизнь сделала его чрезвычайно чувствительным к тому, что касалось плотских страстей… Постепенно он начинал осознавать, что рядом с Мадлен выглядит, по меньшей мере, смешным, каждый раз краснея и бледнея, когда речь заходит о любострастии, о женщинах и грехе. Но она говорит о таких вещах, точно о предстоящем ужине, прогулке или о каком другом повседневном действии, с легкостью и столь холодной бесстрастностью.
– И что же ты ей так долго говорила? – проронил он.
– Как избавиться от ребенка, как сделать, чтобы жених не заметил, что он не первый.
Михаль будто ощутил удар по голове, словно на макушку опустился потолок экипажа.
– Господь с тобой! Что ты такое говоришь? Неужели мать-настоятельница Китерия научила тебя таким шуткам?
Мадлен передернула плечами и поглядела на брата. В ее взоре больше не плясали лукавые огоньки, синие звезды ее глаз блеснули ненавистью…
– Я смутила тебя? Давай забудем. Лучше скажи, о чем просил тебя отец?
Девушка протянула руку брату и сжала его пальцы. Но Михаль о письмах уже и думать забыл.
– Он