совсем не зимний, сияло солнце. Я сказал, что оставляю ему реликвию на ответственное хранение. Совсем как в Берлине, в церкви, когда я отдал клык Эмме… – вихрь взметнул белокурые волосы. Эмма стояла рядом, протягивая ему руку:
– Будто на взлетном поле, в Патагонии… – понял Джон, – когда мы ползли навстречу друг другу. Она передала мне мальчика, я обнял ее, пытался согреть, но Эмма умирала, истекала кровью. У нее были холодные губы, я ее целовал, шептал, что я ее люблю, буду любить всегда… – сквозь завывание ветра, герцог услышал знакомый голос:
– Я тоже, милый, я тоже. Иди сюда, иди ко мне… – вокруг было не заснеженное плато, а теплая полутьма маленькой квартирки, в дешевом франкфуртском доме. Пахло кофе, купленным на черном рынке, крепкими сигаретами Марты. Эмма стягивала с него украденную на складе одежды выздоравливающих рубашку. Пуговицы стучали по половицам, она целовала медную цепочку клыка, Джон окунал руки в мягкие волосы:
– Ты ангел, – неразборчиво говорил он, – ты мое рождественское чудо, Эмма. Я глазам своим не поверил, когда увидел тебя… – он касался губами теплых слез на ее лице:
– Все закончилось, теперь мы всегда будем вместе… – крепкие руки встряхнули его за плечи, заросшую бородой щеку обожгла пощечина. В голове загудела боль, Джон растерянно пробормотал:
– Эмма жива, она не умерла. Пусти меня… – он попытался вырваться, – не смей вставать между мной и Эммой. Нас никто не разлучит… – рука Джона поползла в карман куртки:
– У него голубые глаза, как у Максимилиана, – понял герцог, – мерзавец выжил, прилетел сюда. Он следил за мной, он хочет опять украсть у меня Эмму… – сквозь шум ветра ему послышалось гудение авиационных моторов:
– Он здесь не один, беглые нацисты высаживают десант… – ноги по колено провалились в сугроб, Джон вывернулся из рук фон Рабе:
– Я тебя пристрелю, гестаповская тварь, – заорал он, – мне надо было тебя убить в Венло, но ты выжил. Ты спасся и в Антарктиде, но больше я тебе не позволю топтать землю. Ты недостоин суда и эшафота, бешеная собака… – Эмма стояла перед ним. Джон помнил холщовую рубашку девушки:
– Во Франкфурте она готовила мне завтрак. Я просыпался от запаха жареного бекона и тостов. Марта спекулировала, ей привозил припасы Мюллер. У них всегда была дома ветчина, сливочное масло, сыр… – фермерские яйца шипели на сковородке. Вынимая лопаточку из рук Эммы, Джон целовал сладкую шею, синеватые следы синяков:
– Теперь надо перевернуть… – он проводил губами ниже, по круглым косточкам, – чтобы яичница поджарилась со всех сторон. Но вообще, все сделают на кухне, пока мы с тобой будем лежать в постели… – Эмма хихикала:
– Только лежать… – Джон кивал:
– В спальне стоит спиртовка моего дедушки, времен бурской войны. Я сварю тебе кофе, мы почитаем газеты… – он вдыхал уютный аромат ванили от белокурых волос:
– Посмотрим, как дальше дело пойдет… – чтобы добраться до Эммы,