я осматривал церкви и музеи, наслаждаясь легкостью и свободой от родительского гнета.
– В Пизу, – ответил отец.
Он никогда не верил до конца, что морская болезнь существует, поэтому с трудом скрывал раздражение от того, что я не мог воспользоваться туристическим пакетом в полном объеме, а компания отказалась возместить разницу за неиспользованные услуги.
Центр города наполняли группы туристов, послушно следовавших за поднятыми зонтиками гидов. Но от них несложно было укрыться в тени узких переулков. За эти несколько дней я столько гулял, что помнил карту города наизусть. Крытый рынок возле Сан-Лоренцо с его прохладным воздухом, наполненным ароматами деликатесов, был первым пунктом в моем ежедневном маршруте. Некоторые торговцы уже знали меня в лицо. Владелец фруктовой лавки аккуратно выбрал мне самый спелый персик из пирамиды, выложенной на прилавке. Заботливая женщина из соседней лавки долго искала для меня самый лучший кусок колбасы для единственного бутерброда, предлагая на пробу разные сорта салями и ветчины, словно подбирая подходящее вино. И поскольку это был мой последний день в городе, я решил позволить себе несколько ломтиков дорогой «прошутто ди Сан-Даниэле». Она аккуратно разложила прозрачные кусочки ветчины на пергаменте.
– Ultimo giorno, – сказал я ей, пытаясь вести беседу на итальянском. Это последний день.
– Ma ritorno, – добавил я. Но я вернусь. Как будто, если я скажу это вслух, мое желание станет более реалистичным.
Я купил скетчбук с обложкой из бумаги, сделанной вручную по старинной технологии, чтобы брать его с собой в музеи. Благодаря своим наброскам я мог вплотную подходить к картинам и долго их рассматривать, не привлекая к себе лишнего внимания. Рисование всегда было моим любимым предметом в школе. Если, конечно, считать рисование полноценным предметом, а мой отец его таковым не считал. Чем больше я изучал искусство во Флоренции, тем сильнее было мое желание набраться храбрости и поступить на факультет истории искусств в университете. Меня не столько восхищало изящество наложения краски на холст или штукатурки, меня увлекало то, о чем художник думал в этот момент. Действительно ли художники верили в религиозные истории, которые иллюстрировали, придавая им невероятную человечность, так что апостолы и святые выглядели как знатные флорентинцы, или они просто этим ремеслом зарабатывали на жизнь?
Меня готовили к поступлению в медицинский, потому что «это у нас семейное», как сказал мой учитель в старших классах. Как будто речь идет о какой-то генетической мутации. Все повторяли мне, что на картины я смогу любоваться в свободное от работы и учебы время. Сейчас, вдохновленный этим городом, где искусство и науки процветали бок о бок, я даже начал подумывать, а нельзя ли совместить и то и другое. Может быть, однажды я вернусь в этот город, в галерею Уффици как профессор анатомии? Во всяком случае, выбрав медицину, я смогу себе позволить путешествия. А за художества денег не платят, говорил отец. «Даже Ван Гог не смог заработать