отвечал тот, – думаю, хорош будет для наших пистолетов… – помилуйте, батюшка, ведь вы военный, – возразил доктор, – ужель не знать вам, что полированный может и не вспыхнуть, возьмемте лучше винтовочный, обыкновенный – по нему искра не скользит… так они приготовлялись, а потом доктор улегся на диване; до утра оставалось уже мало, и Максуд Мурза хотел было разобрать бумаги, написать духовную и письмо жене, но как-то сразу и раздумал, полагая в напрасный труд марать бумагу и кликать по имени судьбу: для чего писать духовную в молодые леты, не зная наверное об исходе поединка? – не стану писать, – думал Максуд Мурза, – потому как век мой покуда не измерен, – ведь я до ста лет, пожалуй, доживу; суеверие его, впрочем, достигло до того, что он чисто вымылся и надел свежее исподнее; в гардеробной ожидал его сюртук; таким образом, все было решено: Кухенрейтеры проверены, пули отлиты; он думал вздремнуть, да решил, что посредством сна душа его размякнет, а вялая рука поутру станет вдруг дрожать, – сел в кресло противу окна и провел перед ним несколько времени, ожидая посветления неба и алой полоски за Невой; доктор, проснувшись, напутствовал его не завтракать, ибо пуля, попавшая паче чаянья в живот, имеет обыкновение там и пропадать, – достать ее в случае чего будет затруднительно, а ведь это, батюшка, погибель, лучше бы уж в руку, ногу или даже грудь, – а откуда, доктор, предпочтительнее вам делать извлеченье пули? – спросил Максуд Мурза; – из пистолетного ствола, конечно, – ответствовал фон Клех, почитавший, видно, любимым писателем своим чудесного Марлинского, – не дай бог доставать мне ее из тела вашей милости! – тем разрядив немного драматическую атмосферу, доктор умылся и привел себя в порядок; выйдя далее из дома, взяли приготовленных коней и поехали верхами к Каменному острову, где возле Крестовки назначалось дело; Шуйский с прапорщиком ожидали, прибыв на место раньше срока, – обменявшись с сухою любезностию краткими приветами, дуэлянты разошлись; фон Клех с Ясновым стали мерить шаги и утверждать барьеры, означаемые всунутыми в землю шашками; кинули жребий ради пистолетов и он пал на пару Лепажа, привезенную секундантом Шуйского, – делать нечего, сказал доктор, отойдя; Шуйский с прапорщиком тихо совещались, и Максуд Мурза услышал невольно долетевшие к нему слова: я этих рябчиков статских, сам знаешь, укладывал на барьер, как повар укладывает куропаток на разделочную доску, вот увидишь, братец, как я своею пулею нынче же распоряжусь… доктор тоже слышал и опасливо глянул на Максуда Мурзу, но тот, поворотившись, отвечал: вы правы, Шуйский, сей день я в цивильном, однако вам лучше прочих знаемо, что мне довелось пройти почти всю Крымскую кампанию и в отставку я испросил разрешение недавно, посему кому стать нынче куропаткой Господь расчислит и более никто; секунданты вновь сошлись и стали мерить порох; Максуд Мурза меж тем стоял, ожидая, и видел Старый Крым, мечеть и пыльные платаны за старым мусульманским кладбищем… тут доктор
