выводы? А? То-то!
– У него есть вещи спорные, но…
– Послушайте. – Голицын нахмурился. – Вы никак собрались меня поучать. Вы что же, хотите, чтобы я благословил Тулина на его авантюру? Не ожидал от вас.
– Это не авантюра. Пусть местами его выводы не вполне корректны, но тем более он имеет право удостовериться…
– Не имеет! – закричал Голицын. – Настоящий ученый не имеет права на такую торопливость. Накопит материал, тогда посмотрим. Пока у него одна самоуверенность.
– Сколько можно копить факты, когда-нибудь надо…
– Сто лет, тысячу лет – сколько потребуется!.. Зеленые яблоки рвать ума не надо. – Он успокоился. – Вы же знаете, Сергей Ильич, я не против любого метода активных воздействий. И его метод тоже во своевремении. Рано еще, миленький вы мой. Слишком мало мы знаем. В данном случае нужна обстоятельная подготовка, чтобы не скомпрометировать… – Собственная терпеливость настраивала его на отеческий лад. Ведь все это когда-то было и с ним самим. Упрямо сведенные брови, опущенная голова, старый осторожничающий профессор – как смешно повторяется жизнь!
– Я тоже начинал с этого, – сказал он. – И мы требовали действий, мы твердо были уверены, что именно нам удастся покорить небеса. Мы надеялись стать громовержцами. – Он прикрыл глаза, вглядываясь в прошлое. – Строптивая юность… милая, строптивая, мечтательная юность. Им все кажется просто, легко, они парят над землей, не желая задумываться над мелочами. Но это пройдет, они поймут.
«Посыпалось! Сейчас заведет про Гриднева», – подумал Крылов.
– Тем более, – начал он, – вы можете меня…
– Старики вроде Гриднева или Оболенского казались нам… Любопытно, кем я кажусь вам сейчас? Окурок? Старая песочница?
– Почему ж окурок? – Крылов покраснел, и Голицын вдруг проницательно усмехнулся:
– Понимаю и ни в чем не виню. И даже Тулина готов понять. А знаете, понять – значит наполовину оправдать. Терпеть не могу ученых, которые никогда не ошибаются. Завиральные идеи полезны, но… – он наставительно поднял палец, – до той поры, пока они не мешают главному направлению.
Дверь приоткрылась, показалась голова Агатова. Голицын кивнул, и Агатов осторожно протиснулся, скользнул вдоль стены, прислонился к шкафу, стараясь не мешать Голицыну, который, заложив руки за спину, ходил, как на кафедре во время лекции.
– В одна тысяча сотом году Альхазен открыл рефракцию, вычислил высоту атмосферы. Увы, науке это понадобилось лишь пять столетий спустя, и тогда Торричелли пришлось открыть все заново. Научные идеи должны идти в ногу со своим временем. – История науки была его коньком, тут он мог говорить часами.
Крылов протянул заключение Агатову.
– Вы читали?
– А что ж Альхазен, – громко спросил Агатов, – так и пропали его труды?
– Вот именно, – сказал Голицын. – Их обнаружили совсем недавно.
Крылов посмотрел на Агатова, потом на Голицына.
– Аркадий Борисович, неужели вы сами составляли это заключение? – внезапно спросил он.
Голицын остановился обеспокоенный.
– А