– это как раз то место, где свершаются всевозможные чудеса: то икона замироточила, то слепой прозрел, то хромой избавился от костылей. А вдруг и хлеб, и вино действительно превратятся в плоть и кровь – что тогда? Её детское воображение так образно рисовало эти картины, что она физически не могла проглотить ни просфору, ни вино. К тому же в семьях старообрядцев брать что-то из чужих рук, пользоваться посудой, которой пользовался кто-то другой, было не принято, посуда эта считалась грязной, не потребляли старообрядцы и алкоголь. Смущала исповедь: девочка-подросток не могла взять в толк, почему она должна раскрывать душу чужому человеку, к которому, в общем-то, не испытывала доверия? Крестик воспринимался ей как орудие пытки, с тихой скорбью, печально вздыхая, она говорила: «На нём человека казнили». В старообрядческих общинах с трудом изживалась традиция творить крестное знамение двуперстием. Трёхперстие казалось неискренним, как бы не совсем благопристойным. В цепкой бабушкиной памяти сохранились от язычества названия славянских праздников (Комоедицы, Спожинки, Сварожки, Щедрец), погодные явления (провей – западный ветер), некоторые имена славянских богов, обиходные выражения, такие как «чур меня», своё недовольство по поводу плохого поведения скотины она выражала словами «корочун вас забери!». До сих пор в селе, где она родилась, при посещении кладбища люди приносят требу (жертву) богине смерти, разбрасывая на могилы пшено.
Дед был страстным книгочеем. У него был большой сундук с книгами, светскими и церковными в дорогих окладах. В долгие зимние вечера в доме собирались мужики, дед читал им книжки вслух: Пушкина, Тургенева, Гоголя. Старшие дети спали в этой же комнате на полатях и тоже слушали, пока не засыпали. Случалось, с полатей сонные падали, но почему-то больно не ушибались и ничего себе не ломали. Слушала дедово чтение и бабушка, если не была занята в горнице с малышами. Читал он и Библию, и политическую литературу. Мужики внимали, кряхтели, обсуждали. Выводов, конечно, не делали, не смели простые крестьяне, неграмотные мужики противостоять мнению умных книг. Ещё был мой дедушка заядлым картёжником. Те же мужики приходили играть в карты, играли азартно, за полночь, спорили, шумели, шутили над проигравшим, беззлобно потешались. Жгли керосин. Посреди ночи бабушка подходила к столу и стучала по лампе: картёжники выкладывали по копейке, хозяйка молча собирала монетки и уходила – таков был неписаный закон игроков. Бабушка была совершенно неграмотная, но кто такой Обломов, она знала. Ленивого человека она называла Обломовым, ленивую семью – обломовщиной. Если в воскресенье мы спали подольше, она иногда говорила: «Разоспались сегодня, как Илюша Обломов». К бездельникам относилась недоброжелательно, на этот счёт у неё была поучительная поговорка: «Не оттого оголели, что сладко ели, а оттого оголели, что долго спали».
В смутные годы Гражданской войны в деревню приходили то белые, то красные, то ещё какие-то. Командовали: «Лезь, тётка, со своей челядой в подполье, сейчас стрелять