убранство комнат иные сочли бы провинциальным и даже несуразным, но в силу замкнутости характера барина, после смерти супруги добровольно заточившего себя в загородном имении, гости в доме случались нечасто. Посему о несоответствии интерьера модным тенденциям мальчик даже не догадывался.
Пелагея Ивановна порой прозрачно намекала барину, что пора бы обновить обстановку, но тот лишь досадливо отмахивался: к чему это? Будучи весьма дальней родственницей, она прибыла сюда, явно питая матримониальные надежды относительно богатого вдовца, и привезла целую телегу разнообразных довольно безвкусных женских вещиц вроде резного трюмо, расшитых банкеток и бархатных занавесей. Когда Пелагея Ивановна осознала, надо признать, довольно скоро, что Яков Ильич, безмерно любивший почившую супругу, не желает потакать ее планам, то удовольствовалась фактической ролью хозяйки.
И если верно то, что по виду и убранству дома можно определить особенности людей, в нем живущих, то безалаберность батюшки, наивный «аристократизм» приехавшей родственницы, дерзкая презрительность к общественным устоям ее дочери и самоуглубленность помещичьего сына становились здесь совершенно очевидными.
Вечер вышел еще более вдохновляющим, чем представлял себе Филипп. Мосье Кактотам, на самом деле звавшийся мосье Деви, не только оказался большим поклонником музыкального искусства, но привез с собой коллекцию нот, что для мальчика было сродни бесценному сокровищу. Все не особенно многочисленные пьесы для фортепиано, оставшиеся от матери, были им заиграны до дыр. Был, конечно, в усадьбе и новомодный портативный граммофон фирмы «Патэ» с пластинками, купленный Яковом Ильичом в Петербурге и вызвавший поначалу целую бурю восторга. И лишь потом, когда улеглось первое впечатление, мальчик осознал, что это все-таки не то, что живая музыка, извлекаемая непосредственно из рояля – чудесного портала в иной мир, откуда приходят волшебные звуки.
К импровизированному музыкальному вечеру – первому в усадьбе со времен кончины матушки Филиппа – мальчик готовился, словно к первому причастию. Он заранее перебрал все ноты и тщательно размял пальцы, не желая ударить в грязь лицом перед французом. К нему присоединилась Катрин, нежным сопрано попытавшаяся исполнить несколько незнакомых романсов прямо с листа под робкий аккомпанемент теряющего голову от восторга мальчика. Никогда прежде он не был преисполнен такого чувства благодарности и единения со своей подружкой…
В последовавшую за дивным вечером ночь Филипп никак не мог уснуть. В голове звучали новые прелестные мелодии, пальцы непроизвольно вздрагивали, ища клавиши рояля, а перед глазами кружились облаком ночной мошкары ноты. Проворочавшись на вдруг показавшейся ему жесткой и комковатой перине несколько часов, он решил встать и спуститься в библиотеку.
Если погружаешься в сладкий сон в своей кровати, кажется, что в доме царит тишина, но когда начинаешь сходить вниз по довольно крутой лестнице из мезонина, где расположена детская, чуткое