ткнула остреньким кулачком в поясницу мужа, повыше сползающих семейных трусов.
– Мы согласны! – возвестила она ликующим голосом за обоих, и выскочила, чтобы вернуться через секунду с иконой Спаса Нерукотворного.
Федор Кузьмич обмяк. Пудовые кулаки разжались, на лице начала расцветать улыбка. Взяв у жены икону, он торжественно благословил дочь и Алешу, которые быстренько завернулись в простыни. Потом обернулся к жене:
– Наташа, собери там чего-нибудь, отметить же надо! А ты, Олька, не стой столбом, бежи, умойся и матери помоги! – и отвесил дочери звонкий шлепок по филейной части.
– Ай! Пуркуа, папá? – притворно возмутилась девушка, подхватывая одежду и устремляясь вслед за матерью.
Дождавшись, когда оденется Алексей, полковник положил ему руку на плечо и задушевно-проникновенно шепнул:
– А вот за то, что дочку мою пожалел до свадьбы портить, спасибо! Это же какую силу воли надо иметь, чтоб сдержаться, когда девка дает! Молодец, придумал эффективный обходной маневр! Уважаю! А то, ведь, гостям-то, после брачной ночи, простыню показывать положено, на которой молодые ночевали! Ну, пойдем, отпразднуем твоё успешное сватовство!
За столом, после третьей немелкой рюмки армянского коньячку, будущий тесть заявил:
– Ночуй уж сегодня у нас, Алешенька! Поздно уже, метро вот-вот закроют. Я родителям позвонил, они не против.
Помолчав, добавил:
– Паспорт у тебя с собой… Завтра схожу с вами, бестолковыми, в ЗАГС, прослежу, чтоб не напутали чего, заявление подавая! Договорюсь, опять же, чтоб побыстрее… Чего тянуть-то?
Олечка ликовала. Алексею после коньяку уже было все по фигу.
Вскоре все улеглись. Алеше, ради соблюдения приличий, постелили в зале на раскладушке. Он, от утомления, фейерверка эмоций и коньяка, уснул мгновенно. Ольга, свернувшись калачиком в своей постели и понюхав подушку, хранившую запах любимого, тоже постепенно погружалась в счастливый сон. Саркисовы старшие удалились в спальню и долго ворочались. К ним сон, почему-то, не шел. Наконец Наталья Всеволодовна, вдохновленная примером дочери, решилась.
– Федя, – дотронулась она до плеча мужа, – знаешь, я хочу… – и прошептала свою просьбу на ухо.
– Да ты же никогда раньше этого не делала! – удивился необычности просьбы полковник.
– А сейчас – хочу! Лучше поздно, чем никогда! Ну, пожалуйста! … И для кожи… это полежно… от мо’щин… – она уже начала действовать.
Федор Кузьмич пожал плечами, расслабился и получил удовольствие.
– Шура! Ты где? – воззвал дядя Яша утром, хромая по квартире в одних трусах.
– Здеся! – раздался приглушенный голос жены.
– Здеся большая! Иди, слушай, сюда, чего скажу!
Новость, сообщенная по телефону Саркисовым едва не в час ночи, бурлила и требовала выхода, катаясь леденцом на языке. Добудиться Шуры ночью было невозможно, пришлось ждать до утра. Но дядя Яша уснул,