стоять.
– А расскажи мени, будь ласков, що то за операцию з диссидентами ты у субботу зробыл без моего ведома? Харитиночка казала: за пивничь приихал, пулею був контужен. Як воно, здороввя, а?
– Так, Ипат Спиридоныч, соврал я ей… В преферанс поехал играть, а она этого не любит. Вот и решил схитрить, – покаянно повесил голову неверный муж.
– Ну! И як, богато грошей отримав?
– Восемь рублей сорок копеек! – не моргнув, быстро ответил якобы картежник, решив, что пронесло.
– Гарно, гарно… А вот, зараз подывысь на партнёрив, – генерал швырнул на стол пачку фотографий.
У полковника подкосились ноги. Вот он, со спущенными брюками, употребляет голенькую Стеллочку, перегнув её через подлокотник мягкого кресла, вот Леночка вдвоем с подругой совместно обрабатывают хохочущими ртами распростертое на кушетке тело, его тело, в самом интимном месте. Это был конец. Это была его смерть, увидь это жена.
– Ну шо, Мыкола, мени с тобой робыть? – риторически вопросил генерал, чьим именем до сих пор пугали маленьких детей в Литве и на Западной Украине.
Помолчав секунду, перешел на русский. Это означало, что гроза проходит стороной.
– Я, конечно, вывел бы тебя в чисто поле, поставил бы мордой к стенке, да пустил пулю в лоб двумя очередями, но дочку вдовой оставлять неохота. Но больше не шали! Все равно узнаю. И тогда тебе, зятюшка любезный, Колыма раем покажется. Секретутку твою я переведу от греха подальше, скажем, в… Воронеж. Чаще будешь своё поле окучивать – глядишь и окрепнет семья! А то Харитиночка жаловалась, что ты с ней последнее время суховат стал и неласков. Нихт гут!
Улыбнулся одними губами, но глаза были беспощадные, как обрез двустволки. Быстро, по молодому, встал, и не прощаясь, вышел.
Хватая ртом воздух, Минеев рухнул в кресло. Сердце колотилось, как чижик-пыжик о стекло аквариума. Трясущейся рукой нажал кнопку вызова секретарши. Вошла Глафира Трофимовна, секретарша Млына, тетка под шестьдесят, плоская, как доска, и уродливая, как грех. Старший прапорщик, в прошлом – член расстрельной бригады.
– Здравствуйте, Николай Дмитриевич! Теперь я – Ваш секретарь, Ипат Спиридонович уговорил.
Ещё и это! Такую даже по пьянке не возжелаешь!
– Валерьянки… принесите… – слабым голосом попросил отныне самый верный в мире муж.
Он знал, что второго предупреждения не будет, и тесть может его сослать, посадить, искалечить, убить до смерти по одному слову любимой дочурки. Придется привыкать жить по-новому, скучно и уныло, на коротком поводке… Бли-ин!
Тоня пришла на Лубянку ровно без пяти два. Повестка сильно удивила, так как ничего такого, шпионского или антисоветского, она за собой не помнила. Но раз вызывают…
Её проводили в нужный кабинет. Пожилая симпатичная секретарша прочитала повестку, глянула паспорт.
– К Вам Левченко, Николай Дмитриевич! – проговорила она в интерком.
– Пусть войдет! – последовал