расщелиной, и финал моего падения оказался куда мягче, чем я мог предположить.
Не без труда вынырнув из сугроба и отдышавшись, я попытался выяснить ущерб, нанесенный мне падением. Руки и ноги болели от многочисленных ушибов, но судя по ощущениям, кости были целы. На данный момент это было главным, разорванная одежда и ободранная кожа лица были не в счет. Метрах в десяти от меня валялся этюдник. Видавшему виды деревянному ящику досталось больше, чем мне. Он треснул в нескольких местах, а кисти и краски разлетелись в разные стороны.
Собрав все, что можно было спасти, я перевязал разбитый этюдник веревкой от рюкзака и огляделся по сторонам. С трех сторон меня окружали скалы, но с четвертой стороны расщелина, куда мне посчастливилось свалиться, переходила в узкое горное ущелье. Когда я добрался до него, снегопад закончился. Дно ущелья, по которому тек небольшой ручеек, было густо усыпано обломочным материалом.
Ну, что же, – подумал я, спотыкаясь о камни, – так или иначе, но до воды я добрался! Порывшись в кармане, я вытащил из мятой пачки одну из двух уцелевших сигарет. Зажигалка, к счастью, работала. Мысль о том, что все обойдется благополучно, согревала душу. Завершив перекур, я двинулся вдоль ручья, стараясь не споткнуться. Метров через двести я дошел до места, где из расселины в скалах вытекал еще один ручеек. Соединившиеся потоки воды могли бежать только в сторону моря. Эта мысль обрадовала меня, и я прибавил шагу, но меня ждал неприятный сюрприз.
За поворотом я услышал шум падающей воды. Дорогу между скалами перегораживал спускающийся с горы высокий ледник, в промоину под которым низвергался мой путеводный ручей.
Небо начинало темнеть, напоминая мне о том, что полярное лето уже закончилось. На широте, где я находился, солнце не заходит за горизонт примерно восемьдесят летних дней, но после десятого августа темнота переходит в активное наступление. С каждым днем темнеет все раньше, и уже в начале ноября на здешних землях наступает холодная и снежная полярная ночь.
Я посмотрел на часы. Они показывали девятнадцать тридцать, значит, скоро будет совсем темно. В лагере уже должны заметить мое отсутствие, но до рассвета меня искать никто не будет. Сейчас мне следовало подумать о том, как продержаться до утра, а затем отыскать дорогу к проливу. Вот незадача! Думать-то я мог о чем угодно, а вот сделать ничего не мог. В растерянности я опустился на плоский камень, и сидел на нем, пока не стемнело.
Облака рассеялись, ветер затих. Неожиданно надо мной прорезался зеленоватый свет, который быстро усиливался. Это было северное сияние. Его лучи трепетно перебегали по небу, напоминая колебания струн арфы в руках искусной исполнительницы. Сияние разгоралось. Скоро весь небосвод стал напоминать колышущееся шелковое покрывало необычно чистого и насыщенного зеленого цвета, по краям которого пробегали малиновые и фиолетовые сполохи.
Зрелище